Купель Императрицы

Пластинка закончилась, и игла, съехав к центру винилового диска, передавала латунной трубе лишь шорох и потрескивание повторяющейся звуковой канавки. Старик встал и подошел к граммофону. Еще раз покрутив ручку завода, он перевернул пластинку и установил иглу: аллегретто наполнило кают-компанию нотами трагизма.

– Что ж, твои сомнения и вопросы мне понятны, – наставник вернулся за стол, налил нам еще по глотку вина, и выпил. Затем достал из бумаг одну из географических карт и положил ее передо мной. – Тогда, говоря о совпадениях…

Он указал на восточную оконечность России. Карта была старая, дореволюционных времен, когда страна именовалась Российской Империей, а не «СССР».

– Здесь, – продолжал Харон, указывая на определенное место на карте, – между Азией и Америкой, в Беренговом проливе, расположены острова Диомида. Звучит знакомо, не правда ли? Но… мы ведь говорим о совпадениях, верно? И вот еще одно: эти острова, малый и большой, были открыты еще в семнадцатом веке, а в девятнадцатом – в тысяча восемьсот пятнадцатом году, если быть точным – островам были присвоены русские имена. Их назвали в честь двух мореплавателей, совершивших кругосветное плавание. А именно, в честь Крузенштерна и…

Наставник помедлил. Я посмотрел на дневники участников экспедиции, и мой взгляд остановился на фамилии капитана Невы.

– Лисянского? – предположил я.

– Ратманова! – Старик посмотрел на меня через прищур глаз. – Острова Диомида… Крузенштерн, Ратманов…

– Чтоб меня… – не смог сдержаться я.

– Но, позволь, я продолжу. А выводы – будешь делать после. Надежда прибыла в Кронштадт двадцать первого августа, на две недели позднее Невы. Команда поредела и была изнурена. Все ожидали громкого приема и приезда самого Императора. Но, вопреки ожиданиям, встреча была весьма скромной. Торжества состоялись позже. А по прибытии, вся корреспонденция была незамедлительно доставлена Императору, и уже на следующий день, ко всеобщему удивлению, к Надежде был подан экипаж, в котором надлежало доставить ко двору… Диомиду. Да, Диомида предстала пред двором. Более того, она была принята ко двору! Неизвестно, о чем был разговор Государя с Диомидой, но можно предположить, что и ее письмо, и ее речь при встрече, изобиловали фактами, которых не мог знать никто кроме Александра, и именно это произвело на него впечатление и побудило посвятить Диомиду в личные советницы. Ведь она, Парень, говоря античным языком, – оракул!

– Оракул? – переспросил я, желая убедиться, что мне это не послышалось.

– Прорицательница, – пояснил Харон, вероятно решив, что мне не знакомо это слово, – предсказательница будущего: как дельфийская Пифия, как…

– Да. Я знаю, кто такой оракул, – остановил я его. – Просто…

Я потерялся, не в силах подобрать слова, которые могли бы описать бурю мыслей, чувств и эмоций, разразившуюся в моей голове.

– Понимаю, Парень. О таком ты разве что в мифах читал, да в легендах слышал.

– Оракул… – невольно повторил я.

– Именно. Александр советовался с ней буквально по каждому вопросу, – продолжил Харон прерванный мною рассказ. – Он посвящал ее во все государственные и завоевательные планы, и внимал ее пророчествам. При дворе Диомиду считали фавориткой Императора. С огромной долей вероятности, так оно и было. Именно в те годы Александр стал великим князем Финляндским и царем Польским, вел успешные войны с Турцией, Персией и Швецией, и одержал победу над Наполеоном, которого, в свою очередь, сослали на пожизненное заключение на остров Святой Елены. Помнишь слова Диомиды: «сей остров не моей персоне означен»? А вторую половину царствования Александра Первого, аккурат после разгрома Наполеона, принято считать Александровским мистицизмом, ведь именно в те годы его интерес к мистике внезапно возрос: вослед императору, дворянство обратилось к религии и мистическим сочинениям; появились мистико-религиозные общества, и мистицизм стал идеологией государства на долгие годы. И отголоски той идеологии слышны, так сказать, и поныне, хоть ее и пытались уничтожить в начале нашего века. Но все это, разумеется, тоже совпадения. Однако достоверно известно, что для успешного совершения прорицаний Диомиде требовалась вода – много воды – и серебро! И вот тогда, купальня Императрицы обрела свою вторую, и, без преувеличения, истинную жизнь. Император назвал это предвидением Екатерины, а саму купальню – Храмом Диомиды. Думается мне, что Императрица, пожелав иметь при дворце римские термы, оказалась, сама того не подозревая, лишь орудием в игре судеб. Диомида же проводила много времени в купели своего храма, являя посвященным – поверенным Императора – всё новые и новые прорицания. И все же, дворец оставался лишь зимней резиденцией. А летом императорская семья покидала Санкт-Петербург и выезжала в свое загородное уединение в Царском Селе. Александр, пожелав, чтобы Диомида всегда находилась одесную, распорядился вытесать из гранита еще одну купель, ничем не уступающую дворцовой, но уже для своей летней резиденции. Ныне эта купель известна как Баболовская чаша.

– Царь-ванна? – уточнил я.