Купель Императрицы

«Да это так… – я махнул рукой. – Есть у нас одно орудие – Батькой его кличем. А это, значит, Мамкой будет».

Десантник усмехнулся.

«А что это вообще было? – спросил я. – Невозможно же все так быстро заморозить!»

«Еще как возможно, отец. Но слегка перестарались, – вздохнул десантник. – Исходных данных было маловато. Рассчитывалось все впопыхах. А в остальном: над вашим колодцем проходят вентиляционные трубы…»

«Вентиляционные? – удивился я. – Оркестровые, что ли?»

«Что? – снова не понял ликвидатор. – Не знаю, может и оркестровые, тебе виднее, отец, но по этим трубам, как я понял, из колодца отводятся и фильтруются испарения, нечистоты… или как вы их называете? Пришлось одну из труб временно вскрыть. Через нее-то и сбросили криогенный снаряд».

«Вот же ж до чего люди додумываются!» – изумился я.

За дверью ризницы послышались лязгающие звуки, и иллюминатор замигал вспышками света от фонаря.

«А вот и Павел, – объяснил десантник. – Пойдем, отец, переоденешься».

Переодеваться в ризнице было бы слишком холодно, и мы пошли к душевой, где я кое-как стянул с себя комбинезон и остался в поддежке. Десантник ждал у входа. Вернувшись, я отдал ему комбинезон, и он скрылся с ним в ризнице. Вышел он уже с Павлом. На обоих ликвидаторах не было уже ни масок, ни баллонов. Павел выглядел старше своего коллеги, и значительно суровее.

«Прощай, отец, – сказал безымянный десантник. – Береги себя».

«Спасибо, – ответил я, и спросил: – Как зовут-то тебя, сынок?»

«Петр», – улыбнулся он.

Оба ликвидатора поочередно пожали мне руку и направились в кают-компанию. Я последовал за ними, желая хоть ненадолго продлить свое пребывание среди людей. Они подошли к решетке и ждали, пока охранник откроет ее. Напоследок Петр обернулся и помахал мне рукой. Это было так удивительно, и так символично: Петр и Павел у врат к свободе. Сердце мое защемило. На какой-то миг я даже поверил, что то был мне знак свыше, – знак, что мое освобождение – пусть и не во плоти – уже близко. А потом… они ушли. Решетка захлопнулась. Закрылась и дверь за ней. И вокруг воцарилась тишина. Я добрел до кельи, упал на кровать и забылся мертвецким сном. На седьмой день, как и было велено, я сходил в купальню. Холод и правда был дикий. Клетку я опустил в купель. Диомида очнулась спустя еще три дня. А еще через десять – прибыл ты. Вот и вся тебе история, Парень.

Харон еще какое-то время сидел молча, смотря на рыбок в аквариуме. Затем поднялся из кресла, и я встал вместе с ним. Старик прошел к кровати и сел на ее край.

– А теперь, оставь меня, – вздохнул он. – Устал я. Отдохну.

Я помог наставнику лечь. Он достал из жилетного кармана коробочку с лекарствами и положил ее на прикроватную тумбочку, и без того теснящуюся всевозможными таблетками, мазями и микстурами – печальными спутниками седой старости. Ветшающая память тоже становилась ее подругой, и многие лекарства были подписаны от руки крупными буквами, поясняя какое из них для чего или от чего. Укрыв Харона пледом, я направился к выходу.

– Кашеваришь сегодня ты, уж извини, – сказал он мне вдогонку. – И еще: в операционной… я прибрался… а ризница… снова… на тебе.

– Спи, Старик… – ответил я, и тут же осекся, осознав, что вслух назвал наставника Стариком. Но Харон не ответил. Его глаза уже были закрыты, и дыхание стало спокойным и глубоким.

Покинув его келью, я заглянул в кают-компанию: на столе все так же лежали книги, географические карты и рисунки. А проходя по коридору, посмотрел на дверь ризницы, но с уборкой решил повременить. Я вернулся в свою келью и упал на кровать. Картины описанных Хароном событий снова и снова оживали перед моими глазами: кругосветное плавание, откровения о Диомиде, гибель моего предшественника и невероятная история о заморозке купальни. Но после живой наполненности Хароновых хором, вид моей необжитой кельи придавил меня неодолимым чувством пустоты и одиночества, и с этим нужно было что-то делать, и в моей голове родился план…

XVI. Tabula rasa

Уборка в ризнице и кухонные заботы были позади. Наставник пробудился незадолго до ужина. По его настоянию, я отнес все документы по кругосветному плаванию в свою келью для более детального, так сказать, ознакомления. Перед тем как накрыть на стол, мы сходили в операционную, где я обработал Старику швы и сменил повязку. Ужин, как и полагалось, был неплотным и не подразумевавшим смены изысканных блюд для ценителей высокой кухни. Моим незамысловатым кашеварством Харон остался не вполне доволен, о чем я догадался по выражению его лица и движению бровей, но сам он не обмолвился о том ни единым словом. Заканчивая ужин сладким чаем с лимоном, Старик приступил к ритуалу по набиванию и раскуриванию трубки. Помешивая свой чай в фарфоровой чашке, украшенной кобальтовой сеткой, я спросил:

– Про амнистию ты мне объяснил. И про отпуск тоже говорить нечего. Кроме… того случая… А выходные? Полагаю, их у нас тоже не бывает?