– Отчего же, – раскурив трубку, Харон бросил спичку в пепельницу, – случаются. Я уже рассказывал: когда Диомида прорицает, она тратит много сил, и на их восстановление ей требуется не менее двух суток. И вот тогда, в следующую ночь, у нас выходной, так сказать.
– И как часто она… прорицает?
– А это как там пожелают, – наставник снова указал на потолок. – а желают они часто.
– И что, она никогда не отказывается?
– Ну, как тебе сказать. Вот ты можешь отказаться быть человеческим существом? – спросил Харон, и не стал дожидаться моего ответа: – Вот и она не может отказаться быть собой. Такова ее сущность, ее смысл и высшее предназначение. Хотя… в последние три недели с этим все же возникли сложности.
– Почему? – не понял я.
– Да все потому же, – Старик вздохнул. – После того, что случилось с третьим Парнем… или, после того, как я остановил Диомиду… наши с ней, так сказать, отношения испортились. Другими словами – она больше со мной не говорит. Я, конечно, еще питаю надежды на то, что она сменит гнев на милость, но, по всему видно, что этого не случится. А значит – я больше не посвященный. И теперь вся надежда на тебя, Парень.
Я откинулся на спинку стула. Харон замолчал. Он сделал глоток чая и продолжал курить. Казалось, он следит за моей реакцией и ждет от меня вопросов.
– Но ведь и я не посвященный, – собравшись с мыслями, заметил я.
– Это верно, – скупо ответил Старик.
Он как будто хотел, чтобы я все вытягивал из него клещами. Или же в этой словесной шахматной партии был какой-то скрытый от меня смысл.
– И что нужно, чтобы стать посвященным? – сделал я ожидаемый от меня ход.
Харон поднялся из-за стола и начал прохаживаться по кают-компании, попыхивая трубкой. Я уже заметил, что за разговором он начинал ходить тогда, когда тема или вопрос были для него волнительными.
– Во-первых, собственное желание! – наконец, продолжил он. – Во-вторых, твердость духа и бесстрашие! В-третьих, чтобы сама Диомида сочла тебя достойным посвящения.
– А если я не захочу? Если не смогу? Если она не сочтет меня достойным? Тогда что?
– Что тогда? – наставник остановился. – Тогда – ничего хорошего. Главным образом – для тебя. Пришлют другого Парня, это если ты – как ты говоришь – не захочешь. Если же не сможешь… гм… в общем, и тогда оставлять тебя здесь не станут. Да и для меня, в конечном итоге, тоже ничего хорошего. Я уже говорил: выходят отсюда только ногами вперед. Поэтому, Парень, не знаю, как у тебя с желанием, но набраться смелости тебе придется. Бог даст, ты пройдешь испытание Диомиды и удостоишься посвящения.
– Испытание? Это вправду так страшно? – я постарался сказать эти слова легко, словно бы я и не переживал вовсе, но на деле мне становилось не по себе.
– Ты как будто забыл, что творится в купальне, – Харон вернулся обратно за стол и положил трубку в пепельницу. Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, будто запер себя под замок. Его брови напряглись. – Испытание… да, Парень, это смертельно страшно. И идти на него нужно одному.
Я сглотнул, проталкивая ком в горле. Но это не помогло. Тогда я взял чашку с чаем и жадно отхлебнул.
– И что происходит на этом испытании? – спросил я, возвращая чашку на блюдце и тщетно пытаясь скрыть тремор руки и дрожание голоса.
– Я не знаю, Парень. Не знаю, каким будет твое испытание. У всех они разные. И рассказывать тебе о моем смысла нет. Лучше пойти на испытание чистым, так сказать.
– Но ведь Парни его прошли! – ухватился я за соломинку, успокаивая себя.
– Не прошли, – Харон выдержал паузу. – И не проходили.
– Как это? Почему?
– Видишь ли, тогда в том не было необходимости. Посвященным был я. А Парни – моими помощниками. Таким подмастерьем долгое время приходилось служить и мне, при моем наставнике. И если бы хоть один из моих Парней сдюжил, тогда, конечно, раньше или позже, и для него пришло бы время испытать себя. И, думая о третьем Парне, я допускаю, что именно это он и пытался сделать, но не справился с испытанием, и Диомида завладела им. А сложись все иначе – с ним или с другими Парнями – и, кто знает, возможно, тебя здесь и не было бы. Но я не верю в случайности, Парень. Помнишь ведь: они прокладывали путь тому, кто по-настоящему достоин быть здесь. Ты волен верить или не верить в то, что ты сам проложил свой путь сюда, но теперь-то выбора попросту нет.
– Кроме отказа, – подметил я.
– Если ты хочешь привести расстрельный приговор в действие, тогда, конечно, выбор у тебя есть.
Теперь настал мой черед встать из-за стола и начать ходить по кают-компании. Часы пробили половину одиннадцатого.
– Значит, – размышлял я вслух, – Диомида может завладеть и мной?
– Не исключено, – спокойно ответил Харон.
Он взял свою курительную трубку, постучал ею в пепельнице, выбив табачную золу, и принялся набивать трубку свежим табаком.
– Но ты не думай, – сказал Старик, не прерывая процесса, – я ведь тоже не забыл о вопросах, на которые ты мне не ответил.
– О каких вопросах?