Купель Императрицы

«По годам, должно быть, – не меньше троих. Временные подмастерья не в счет. Как ты говорил: “они прокладывали путь тому, кто по-настоящему достоин быть здесь”? Ты хотел сказать: “кому на роду написано…”? Твои же слова: “по зову сердца и крови…” Ведь не случайно же ты не посвящал Парней в историю, и не открывал им своей фамилии. А меня посвятил… Так кому же, кроме нас, было на роду написано прийти сюда?»

Еще дважды сработав рычагом, я отпустил рукоятку, блуждая взглядом по чистилищу в поисках ответа:

«Чьи дневники ты мне показывал: Крузенштерна, Лисянского, Резанова, Лангсдорфа… Но ведь офицеров и ученых, приписанных к Надежде, было больше, а назвал ты только этих четверых, не считая Ратманова. И если и тебе и мне на роду написано, тогда, их потомки тоже должны были побывать здесь».

Я хотел снова взяться за рычаг, но нить размышлений потянулась дальше:

«Впрочем, Лисянский отпадает, он в тех событиях не участвовал – ведь именно это и явилось спасением для Невы, и для него лично, верно? – а значит, Старик, в твоей истории он может быть и важный персонаж, но все же – второстепенный; как, собственно, и Резанов! Насколько знаю: камергера, по приказу Александра Первого, оставили на Аляске, а посему, все происходившее позже – и после мыса Доброй Надежды тем более – происходило уже без него. Их вычитаем. Остаются: Крузенштерн и Лангсдорф! Ну конечно же! Ведь именно их письма сжег Император, вместе с письмами Диомиды и Головачева. А путь последнего закончился на острове Святой Елены. И выходит, что и Крузенштерн, и Лангсдорф, осознанно или нет, повлияли на судьбу Диомиды! Но тогда, кто же был твоим третьим предшественником?»

Нить размышлений спуталась. Вернув руки на рукоятку, я еще несколько раз поднял и опустил рычаг, и теперь створы разошлись на достаточное расстояние.

«Неужели… – меня осенило: – Распутин, собственной персоной? Не красного же словца ради ты упомянул его? Еще тогда мне показалось это странным».

Выдернув рычаг, я подошел к ощеренной пасти ворот.

«Да, как связующее звено – юродивый-доброволец, непричастный и не заключенный, но посвященный – Распутин вполне вписывается в твою историю, Старик. И получается, что из двух оставшихся: один мог быть здесь прежде Распутина, и даже – быть лично; а другой – сразу после, и как раз перед тобой, Ратманов. Кто из них был Хароном до тебя: продолжатель рода Крузенштерна или Лангсдорфа? прямой потомок или нет? Что ж, кто бы они ни были, надеюсь, их кровный долг тоже оплачен, потому что отныне путь им сюда заказан».

Я зашел в купальню и закрыл ворота.

XVIII. Испытание

Храм Диомиды безмолвствовал. Один в этом гигантском колодце, окруженный циклопическими стенами и водой, уповающий на робкий луч своего фонаря, как на путеводную звезду в безбрежном океане, я чувствовал себя крохотным и беззащитным. Стиснув в руке рычаг, я направился к амфитеатру: не желая повторять ошибок наставника, я решил сразу отпереть арсенал. Одолев половину колодца, я замер и прислушался: я мог бы поклясться, что услышал струнную музыку! Но шум воды смолк, и затихла и музыка. Сделав еще несколько шагов, я опять остановился: до меня снова донеслись звуки скрипок; но как только утихали всплески воды, тотчас же исчезала и музыка. В следующие несколько шагов к звукам скрипок добавились виолончели. И снова – тишина.

– Ты играешься со мной? – негромко обратился я к Диомиде.

Посмотрев на чашу в центре купальни, я в очередной раз вспомнил слова:

«Истина скрыта на дне колодца!»

Купельные цепи дрогнули.

– Тише, тише… – произнес я, не зная, успокаиваю ли тем самым себя или Диомиду.

Негромкая, эхоподобная музыка сладкоголосых скрипок и трагичных виолончелей, приглушаемая плеском воды, сопровождала меня до амфитеатра. Она растаяла, когда я вышел на ступени и начал подниматься. На верхней площадке я остановился и огляделся: спокойствие и тишина купальни пугали меня не меньше, а то и больше, чем ее буйство в предыдущие ночи. Пугало неведение замыслов Диомиды, и моя неспособность понять или предугадать, чего именно ожидать. Стараясь отвлечься, я вспоминал рассказ Харона о былом убранстве купальни, и меня переполняло чувство сожаления о том, что это чудо света – некогда блиставшее изысканной красотой – было сокрыто от мира, и уже никогда и ни перед кем не предстанет в своем первозданном величии. Но время моего пребывания в купальне было ограничено, и мне пришлось вернуться в темную и гнетущую реальность. Открыв арсенальные ворота, я увидел горделивый строй гарпунов и острог. Мне припомнились слова наставника о древнем дедовском оружии. А Батька – современный представитель высоких технологий – скромно лежал на полу, сразу за порогом. Другое орудие, которое, вероятно, и являлось Мамкой – с хромированным подствольным баллоном внушительного размера – крепилось специальным держателем к правой стене арсенала. Вот только через его спусковую скобу была продета цепь, с навешенным на нее замком, и воспользоваться криопушкой, при всем желании и необходимости, мне бы не удалось.