Купель Императрицы

– Каждые три часа, – полушепотом объяснял Харон, – у часовых время на чай, так сказать. Я за ними давно наблюдаю. За долгие годы спокойной службы они подрасслабились и нередко оставляют пост минут на тридцать безо всякой смены. Это сыграет нам на руку. По крайней мере – на первом препятствии.

– А сколько всего препятствий?

– Не знаю, Парень, не знаю.

Зайдя в гостиную, мы подошли к напольному глобусу и Старик передал мне свечу, а сам – провернул северное полушарие глобуса и откинул его, как крышку сундука. Я знал о существовании подобных схронов (и даже – баров), но тайник Старика меня удивил: наставник запустил в глобус руку и выудил из него сверток из ветоши, а из того – связку с двумя ключами.

– Что это? – спросил я шепотом.

– А ты как думаешь? – тоже шепотом ответил Харон.

Он положил ключи на стол, прошел к граммофону, покрутил ручку завода и включил органную музыку.

– Откуда у тебя ключи? – уже в полный голос сказал я, когда кают-компания наполнилась токкатой Баха; а по-настоящему осознав происходящее, опешил и спросил: – Погоди… двери можно открыть с нашей стороны?!

– Ну, это ведь не тюрьма в прямом понимании, хоть мы и под неусыпной, так сказать, охраной, – объяснял наставник вернувшись к столу и меняя догоревшие свечи в канделябре на новые. – Куда мы по их мнению денемся-то? А ключи… сделал разумеется. У меня, как понимаешь, было предостаточно времени и возможностей.

– Какого же черта ты не сбежал? – возмутился я.

– А куда мне было бежать, Парень? – Харон вздохнул и зажег фитили. – У меня же ни документов, ни дома… ничего у меня нет. Вся моя жизнь – здесь. Была…

Старик снова направился в ризницу и поманил меня за собой.

– Скоро как раз три часа, – продолжил он, когда мы вошли, – воспользуемся этим моментом. Скажу честно, я не верю в успех твоей авантюры. Но теперь уж все одно. На безмолвное заклание не пойду.

Наставник указал на стену с нацарапанной мной надписью, славшей все отнюдь не к непорочной богоматери.

– Помирать так с музыкой! – вздохнул Харон.

– Все мы когда-нибудь умрем, – сказал я в ответ, и добавил: – но не сегодня!

Старик отмахнулся и скомандовал:

– Переодевайся! И Мамку прихвати.

Харон взял со слесарного стола масленку и поспешно ушел. Я молниеносно облачился в цивильное, накинул на плечо криопушку и перенес ее в кают-компанию. Старик смазал полозья книжного шкафа, закрывающего путь к свободе, и молча показал мне, чтобы я его сдвинул: шкаф пошел гладко и беззвучно, закрывая собой карту кругосветного плавания и открывая решетку. С осторожностью, наставник смазал на ней петли и замочную скважину.

– Собирайся, Парень! Я скоро, – полушепотом сказал он, и снова исчез в коридоре.

Кроме Рыжего, собирать мне было в общем-то нечего. Отыскав сетчатую сумку «абибас» и поймав кота – который решил, что я с ним играю, и заставил побегать за собой, – я сунул его в сумку и тоже перенес в гостиную. А Харон мешкал. Часы пробили три удара. Теряя терпение, я отправился на поиски наставника и нашел его в келье: Старик был уже переодет в свою обычную одежду – рубашка и брюки, жилетка и туфли – и стоял у аквариума, сачком вылавливая рыбок и перемещая их в трехлитровую банку с водой.

– Ты с ума сошел?! – взорвался я. – Оставь их!

– Щас! – огрызнулся Харон. – Рыжего своего оставь, умник.

– Черт! Черт! – выругался я. – Только быстрее, пожалуйста!

– Спокойно, Парень! Возьми себя в руки!

Под потолком неожиданно вспыхнуло электрическое освещение.

– Вовремя, ничего не скажешь, – щурясь от света и продолжая вылавливать Парней, вздохнул наставник.

– Они точно что-то знают! – заволновался я.

– Успокойся, – невозмутимо сказал Старик. – Обычное дело. Просто дали свет. Если бы знали, уже давно бы здесь были, и темнота им не помеха. Все!

Харон выловил последнюю рыбку, схватил банку, и мы почти бегом вернулись в кают-компанию. Поставив Парней рядом с граммофоном, по-прежнему оглашающим гостиную органной полифонией, наставник взял связку ключей.

– Ну что, готов? – спросил он, глядя на меня.

Все это время – как паровоз на всех парах – я был готов нестись вперед, сломя голову. А теперь, по-настоящему осознав, что мы вот-вот пересечем черту невозврата, и что за этими дверьми нас может ждать не свобода, а смерть, я вдруг впал в ступор и меня пронзил жуткий холод. Под потолком снова горела лампочка под зеленым абажуром, а на столе все еще пылали в канделябре свечи, и красным уютным светом согревал ночник на столике с телеграфом; из граммофона лилась музыка, и все вокруг вдруг стало таким родным и уютным: и шкафы, полные книг, и штурвал с колоколом, и картины, и часы, покачивающие маятником и гипнотически отстукивающие секунды, – все они словно бы говорили мне: «здесь безопасно, здесь спокойно, оставайся!».

«Смелее, мой Победоносец!» – услышал я в голове голос Диомиды.

– Парень! – Старик потряс меня за плечо.

– А? – встрепенулся я, вырываясь из оцепенения. Глубоко вдохнув и с силой выдохнув, я собрался и ответил: – Да, готов!