Купель Императрицы

Перекинув через голову ремень сумки с Рыжим, я переместил ее за спину, повесил криопушку на другое плечо и кивнул наставнику. Мы тихо подошли к решетке. Харон выбрал нужный ключ и аккуратно вставил его в замочную скважину. Закрыв глаза, Старик выдохнул, поморщился и провернул ключ. Замок негромко щелкнул, и его язык вышел из металлического косяка. Наставник открыл глаза и мы переглянулись. Он потянул решетку на себя, и та бесшумно отворилась на хорошо умасленных петлях. Старик переменил ключ и отдал связку мне. Призывая к тишине, он приложил палец к губам, а затем быстро вернулся к столу с граммофоном и забрал банку с рыбками. Возвратившись ко мне, он жестом приказал двигаться вперед. В три шага одолев небольшой кирпичный тамбур, мы остановились у железной двери. Харон припал к ней ухом и некоторое время неподвижно прислушивался. Удовлетворившись тишиной по ту сторону двери, он кивнул мне и указал на замок. Дрожащей рукой я вставил ключ в скважину. Отпустив его, я сжал ладонь в кулак, успокаивая тремор руки. Беззвучно выдохнув, я снова взялся за ключ и попробовал провернуть: одолев четверть оборота, тот заартачился. Вернув ключ в исходное положение, я попробовал еще раз: замок не поддавался. Старик безмолвно выругался и кивнул в сторону кают-компании. Я вынул ключ из двери, и мы на цыпочках вышли из тамбура. Пластинка закончилась.

– Так и знал, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой! – шепотом посетовал я.

Харон снова приложил палец к своим губам. Он пересек кают-компанию, прошел в коридор и поставил банку с Парнями на пол. Вернувшись к столу с аппаратурой, наставник поменял пластинку на граммофоне. Покрутив ручку завода, Старик поставил иглу на виниловую дорожку и пластинка зашуршала. Из латунной трубы полились звуки кларнета, к нему присоединились скрипки.

– Дай-ка, – сказал Старик, подойдя ко мне и забирая ключи. – Сейчас откроем.

Он снова прошел в коридор, и я последовал за ним.

– Жди здесь! – приказал он.

Харон засеменил по коридору к ризнице и скрылся за ее дверью. А тенор с пластинки запел:

«Горели звезды, благоухала ночь…»

Я поставил сумку с Рыжим на пол, возле банки Старика, и поправил на плече ремень криопушки. Из ризницы послышался приглушенный звук заработавшего станка. Но не прошло и десяти секунд, как я осознал, что то был вовсе не станок: в ризнице набирал обороты Батька!

«Он рехнулся?!» – подумал я.

Гравипушка гудела все громче и все истошней, и даже толстая дверь ризницы и голос тенора едва скрывали ее вой. Я смотрел то на дверь, то на распахнутую решетку в кают-компании, ожидая, что в любую секунду охрана услышит нас, ворвется в каземат, и нашему плану придет конец. Голос Батьки становился все тоньше, выше. Не уступал ему и тенор:

«О, сладкие воспоминанья! О, где вы ласки, объятья и страстные лобзанья?»

Батька набрал нужные обороты и затих. Харон открыл дверь с ноги и вышел в коридор, держа гравипушку на изготовке. Ее барабан вращался на предельной скорости.

– Ты рехнулся! – уже вслух выпалил я.

– Ну, терять-то уж нечего, – ответил Старик.

– Тогда, дай лучше я!

– Лучше? Лучше со спины подопри, – воспротивился Харон.

Он подошел ко входу в кают-компанию. Я встал позади наставника и обеими руками уперся ему в спину. Старик вскинул Батьку к левому плечу и нацелился на тамбур. А тенор пел все громче:

«Мой час настал, да! И должен я погибнуть…»

– Не сегодня! – крикнул Харон, отвечая на слова тенора, и отпустил спусковой крючок.

Абажур, стол и подсвечник снесло мгновенно. Игла съехала с пластинки, обрывая музыку, и часы разразились фальшивым боем. Раздался жуткий грохот и скрежет металла. Со всех книжных полок взметнулись книги: они взлетели словно птицы, блистая страницами, как крыльями. Книги ударялись друг о друга и грудами падали на пол. Кают-компания погрузилась во мглу. Лампы в коридоре тоже замерцали, но остались гореть. Пыль в гостиной оседала густой завесой – по ту ее сторону, из тамбура пробился спасительный свет. Я отпустил спину Старика и поравнялся с ним. Мы посмотрели на гору только что паривших перед нами книг и переглянулись:

– Сбудется последнее – свершатся и иные! – повторил Харон слова Диомиды. – Ну же, Парень, твой выход!

Наставник бросил Батьку, сыгравшего свою роль, и поднял банку с рыбками. Я схватил криопушку и, не раздумывая, бросился вперед, продираясь к выходу через завалы мебели и груды книг. Железная дверь оказалась не выломанной наружу, а искореженной и выдернутой вовнутрь тамбура: за ней и в самом деле не было охранника. За дверным проемом, вверх вела каменная винтовая лестница, как я и предположил в день прибытия. Одолев один ее поворот, мы услышали мужской надрывный голос сверху:

– Выдрин – за мной!

Послышались быстрые шаги спускающегося. Я вскинул Мамку, направляя ее вверх по лестнице, и охранник не заставил себя ждать: он выскочил прямо на нас, и на миг оторопел.

– Стоять! – заорал он и схватился за кобуру.