– Се кровь Христова, – затянул нараспев его преподобие, закончив разливать освященный виноградный сок. – С кровью Его мы одно и заново рождаемся. – Он открыл коробку с соленой соломкой и начал разламывать ее на кусочки. На поднос посыпались крошки. – Се тело Христово, вознесенное из сей юдоли в царство милосердия ради жизни вечной. – Он повернулся к пастве. – Вкусите же Святого причастия. Помолимся!
Все склонили голову, а человек на возвышении закрыл глаза и тихо, то повышая, то понижая голос, заговорил:
– Отец наш, просим Тебя – благослови сие причастие и укрепи дух наш в годину испытаний. Мы не ведаем, что принесет завтрашний день, нас терзает страх, мы растеряны. Нам не постичь, что творится с нашим городом и с нами самими…
Пока молитва продолжалась, Дифин прислушивалась к голосу человека, сравнивая его с голосами Тома, Джесси, Рэя, Роудса и Сержанта. Поразительно – каждый голос уникален, поняла она. Да и правильное произношение очень отличалось от ее запинающейся речи. То, что поначалу Дифин сочла грубым площадным языком, совершенно варварским, состоящим из внешне негибких, неподатливых оборотов, теперь изумляло ее своей красочностью. Разумеется, язык хорош настолько, насколько он выразителен. Дифин все еще с трудом понимала чужую речь, но ее звук пленял. И навевал легкую грусть: в человеческом голосе слышалось что-то неописуемо одинокое, подобное зову, летящему из тьмы во тьму. «Каким бесконечным разнообразием интонаций владеют человеки!» – подумала она. Уже одно то, что каждый голос на этой планете уникален, являлось чудом творения и порождало в Дифин полный разброд чувств.
– …Охрани нас, возлюбленный Отец наш, и пребудь с нами, и дай нам знак, как исполнить волю Твою. Аминь, – закончил Дженнингс, взял в одну руку поднос с пластмассовыми стаканчиками, в другую – ломаное печенье и пошел по рядам, предлагая Святое причастие.
И мэр Бретт, и его жена причастились. Дон Рингволд, владелец аптеки, вместе с женой и двумя детьми последовал их примеру. Как и Ида Слэттери, и Локриджи, Гил и Мэвис. Преподобный Дженнингс двигался по проходу, раздавая причастие и тихо приговаривая: «Сим приемлешь ты кровь и тело Христово».
Сидевшая перед Дифин женщина расплакалась, и муж обнял ее за плечи, притянув поближе к себе. Рядом с ними сидели два мальчугана, большеглазые и испуганные, один неотрывно смотрел через спинку скамьи на Дифин. Какая-то старуха по другую сторону прохода закрыла глаза и протянула трясущуюся руку к фигуре над возвышением.
– Сим приемлешь ты кровь и… – Осекшись, потрясенный Дженнингс уставился в пыльное личико дочурки Тома и Джесси. «Вот инопланетное существо, которое искал полковник Роудс». – И тело Христово, – договорил он и предложил виноградный сок и печенье тем, кто сидел на скамье перед Дифин. Потом остановился возле нее и тихо сказал: – Привет.
– Привет, – ответила она, копируя его сладкий голос.
Дженнингс нагнулся, хрустнув коленями.
– Тебя ищет полковник Роудс. – В золотистом сиянии свечей казалось, будто глаза девчушки, напряженно глядящие на него, светятся. – Ты знаешь об этом?
– Я по-до-зре-вать… – Она умолкла. Ей захотелось высказаться более гладко, связно, по-человечески, а не запинаться, выговаривая слова по Вебстеру. – Подозревала, – сказала Дифин.
Дженнингс кивнул. Сердце у него забилось чуть быстрее. Малютка очень походила на Стиви Хэммонд. Вот только ее поза… Девочка держалась чрезвычайно напряженно: сидела, подобрав под себя правую ногу, словно испытывала неудобство от того, как соединялись ее кости. Руки свисали вдоль тела. Голос тоже очень напоминал голос Стиви, однако в нем слышался шелест тростника, словно в горле у девочки была спрятана свирель.
– Можно, я отведу тебя к нему? – спросил преподобный.
Ее лицо на миг выразило испуг, словно под белой коркой льда промелькнула темная вода, потом опять застыло.
– Я должна найти выход, – проговорила она.
– Ты имеешь в виду дверь?
– Дверь. Побег. Выход. Да.
«Выход, – подумал Дженнингс. – Должно быть, она говорит о силовом поле».
– Может быть, полковник Роудс сумеет тебе помочь.
– Не су-меть. – Она помедлила и попробовала еще раз: – Он не может помочь мне отыскать выход. Если я не сумею уйти, будет много вреда.
– Вреда? Кто же пострадает?
– Джесси. Том. Рэй. Ты. Все.
– Понятно, – сказал Дженнингс, хотя ничего не понимал. – И кто же всем навредит?
– Тот, кто явился сюда за мной. – Дифин смотрела спокойно.
«Какие уставшие от жизни глаза», – подумал Дженнингс: перед ним сидела древняя старуха, забравшаяся в тело ребенка.
– Кусака. – Дифин выплюнула слово так, будто это было что-то чудовищно отвратительное.
– Ты про ту штуку? Так ее зовут?
– При-бли-зи-тель-но, – ответила Дифин, сражаясь с неподатливым мясистым обрубком во рту. – У Кусаки на каждой новой планете другое имя. Много миров, много имен.
Его преподобие задумался. Если бы кто-то когда-нибудь сказал, что ему доведется беседовать с инопланетянкой и первым узнать о существовании жизни во «многих мирах», он или угостил бы этого кретина хорошим ударом правой, или вызвал бы скорую психиатрическую помощь.