Лагерь

– Идея «глотков» заключалась в том, чтобы продемонстрировать всем, что квиры – люди нормальные, достойные уважения, а не наводящие ужас извращенцы, какими их часто представляли газеты. И ради этой цели они старались выглядеть «нормально». Существует история о том, что одна женщина, имевшая прежде короткую стрижку и носившая джинсы и кожаную куртку, пришла на собрание «Дочерей Билитиса» в платье и в туфлях на высоких каблуках, и все присутствовавшие аплодировали ей, радуясь, что смогли помочь ей поменять облик.

Я сглатываю и смотрю на Хадсона, глядящего на экран. В голубоватом свете его кожа кажется бледной. Он едва заметно кивает.

Джоан продолжает свою лекцию и рассказывает о достоунуоллском гейском движении пятидесятых и шестидесятых годов. Закончив, она предлагает задать вопросы, и Эшли поднимает руку.

– Была ли она счастлива – та женщина, что сменила джинсы на платье?

– Не знаю, – говорит Джоан. – Возможно, полиция преследовала ее меньше, и она лучше вписалась в общество натуралов, что сделало ее жизнь гораздо более легкой, гораздо более защищенной от оскорблений и насилия, но защищенность и счастье не всегда идут рука об руку. Это выбор, который многие из нас должны сделать, – когда и перед кем совершить каминг-аут. Вы все думали об этом, я уверена. А что касается ее платья… она могла воспринимать его как маскарадный костюм. Вы все сейчас в том возрасте, когда самоидентификация еще не завершена, и потому я не знаю, понимаете ли вы, каково это, когда вам говорят, что существуют правильные и неправильные способы быть квирами, и правильный способ – это выглядеть как натуралы, хотя, думаю, некоторые из вас уже сталкивались с таким отношением к себе.

– Но здесь нет никакой разницы, – подает голос кто-то из сидящих впереди. – Мы за это боремся – за одинаковое обращение со всеми, потому что все мы одинаковы.

Джоан кивает:

– Ну, все мы люди, заслуживающие уважения и равного отношения к себе. Но натуралы бывают разными. Некоторые женщины-натуралки носят джинсы. – Слушатели хихикают: Джоан шутит, хотя не имеет обыкновения делать это. – Для лесбиянки джинсы – не то же самое, что для натуралки. Так что, может, равенство, за которое мы боремся, заключается не в возможности сочетаться браком или избежать увольнения с работы за то, что ты квир – а это до сих пор легально более чем в двадцати пяти штатах, кстати говоря, – но в возможности быть такими, какими мы хотим быть. Носить джинсы, юбки, туфли на каблуках, бороды, пользоваться косметикой, все что угодно, и при этом вызывать совершенно нормальное отношение к себе.

– Возможно ли, что та женщина в джинсах была трансгендером? – спрашивает кто-то еще.

– Конечно, – кивает Джоан. – Опять же, я этого не знаю. Но мне кажется, идея «вписывания» травмирует трансгендеров, которых в то время идентифицировали как геев или лесбиянок, поскольку еще не было специального слова для их обозначения. Конечно, трансгендеры были и до Стоунуолла, но терминология тогда была другой… Другой будет и тема занятия на следующей неделе, а сейчас наше время истекло.

Джоан включает в зале свет, и все на мгновение будто слепнут. Вздрагивают и ждут, когда глаза привыкнут к яркому свету.

– Спокойной вам ночи! – желает нам Джоан, когда мы выходим из домика. – Сладких снов.

Мы с Хадсоном выходим на улицу вместе. Мне кажется, я должен спросить, что он думает о занятии, но в то же время боюсь его ответа. Мне не хочется, чтобы он считал, будто женщина, надевшая туфли на каблуках, поступила правильно. Вряд ли он действительно скажет такое. Он хороший парень. Но все же я не знаю его мнения на этот счет. Мне никогда не приходило в голову спросить, почему он любит исключительно мужественных парней. Джордж говорит, что это предпочтение сродни симпатии к блондинкам или тяги Брэда к волосатым телам. Ну что-то вроде фетиша. И тогда с этим все в порядке. Нормально западать на что-то определенное. Но когда я слушал о том, как отнеслись к той женщине, то гадал, а стал ли бы он тоже аплодировать ей. Потому что есть разница между тем, чтобы предпочитать каких-то людей, и тем, чтобы думать, будто люди одного типа лучше других.

– Ну, – говорит Хадсон, когда мы останавливаемся у моего домика. – До завтра, да?

– Ага.

– Я прекрасно провел вечер. У нас было хорошее пятое свидание.

Я смеюсь:

– Да, действительно, хорошее. Я уже жду шестого, седьмого, восьмого и… девятого? Завтра.

– Девятого? Страшная самонадеянность. – Он улыбается мне, прислонившись к стене домика.

– Ты прав. Прости. Хочешь пообщаться завтра после ужина?

– Да. – Он улыбается и, готов поклясться, его зубы светятся в темноте. Наклоняюсь к нему и целую. Он обнимает меня, притягивает к себе, его руки шарят по моей спине.

– О боже, вы уже бойфренды? – Голос Эшли раздается совсем рядом с нами. Хадсон отстраняется от меня, выглядит он слегка смущенным.

– Да. И я целовал своего бойфренда, желал ему спокойной ночи, – слегка задрав подбородок, отвечаю я. Эшли таращит на нас глаза.