Лавка Снофф

В гробовой тишине она открыла дверь и вышла на площадь, туда, где в ожидании застыли неподвижными изваяниями чернильные твари. Они зашевелились, обступая мастерицу безмолвным кольцом. Снофф подняла голову и обвела чёрные силуэты тяжёлым взглядом. Твари ждали.

– Да не тяните уже! – взмолилась мастерица, и ближайшая к ней фигура шагнула вперёд. Снофф закрыла глаза.

С самого начала мастерице было ясно, что снадобье ван Хельма разрушает границу между сном и явью. Отравленные люди уходят в кошмар, а из кошмара, словно через приоткрытую дверь, сюда попадают его обитатели, чернильные твари. Кто эти твари, у Снофф были кое-какие догадки.

Противоядие – созданное, по иронии судьбы, тем же ван Хельмом, – не просто отменяло действие отравы, но и создавало столь прочную границу между явью и сном, что чернильные твари даже не удостаивали своим вниманием тех, кто его отведал. Единственным исключением была Снофф: по-видимому, из-за удивительных способностей её было попросту невозможно оградить от мира сновидений. Мастерица не могла понять другое: каким нюхом или шестым чувством (а может, седьмым или восьмым) чернильные твари её находят, будто старую знакомую? Почему, если она встречалась с ними в младенчестве, она осталась жива? И наконец, почему убитые тварями горожане тают в воздухе и куда исчезают их тела?

Последним кусочком мозаики, которая долго не могла сложиться в голове у Снофф, стали слова Леопольда: «То ли этот мир снится нам, то ли мы ему… мы как те чернильные твари в реальном мире».

Только сейчас Снофф поняла, что чернильные твари не убийцы, а проводники. Реальный мир был для них сном, и они будили встреченных в нём людей – как умели. Ведь чтобы проснуться, нужно просто умереть во сне. Убийственное прикосновение чернильных тварей разрушало границу между сном и явью не хуже отравы ван Хельма, и «разбуженный» просыпался в их кошмарном мире.

Мастерица не помнила и не могла помнить, как семнадцать лет назад над её колыбелью склонилась чёрная фигура, но легко могла это представить. Ведь не зря ей потом много лет снились чёрные существа и их мрачный «дом»: место, где не было ни света, ни воздуха, ни даже времени, только бесконечная темнота и скорбь. Маленькая Снофф – или как её звали на самом деле? – переместилась в кошмар… а потом каким-то чудом вернулась в реальный мир: врождённый дар мастера сновидений дал о себе знать. Вот только частичка кошмара навсегда осталась в сердце Снофф, и твари-проводники чуяли её, всегда находили к ней дорогу. По крайней мере, именно так мастерица объяснила себе их странный «нюх».

Якоря ван Хельма будто нанизали семь кошмаров на одну нитку. Из-за этого даже в тех городах, где вода была отравлена другими кошмарами, отравленные «скатывались» в самый мрачный сон. Поэтому Снофф не встретила пропавших людей в сновидениях, где уже побывала. Теперь путь мастерицы лежал в последний кошмар, и был только один способ туда попасть.

От ледяных пальцев твари-проводника болело горло. Дрожа, как в ознобе, Снофф поднялась на ноги. Вокруг расстилался мир, сотканный из всех оттенков чёрного, а в чёрном безмолвии – десятки, сотни, тысячи чернильных тварей. Когда «господин Рам» заказал ей самый жуткий кошмар, Снофф уже знала, на что он будет похож и кто будет его населять. Здесь не было земли и неба, верха и низа – только мрак и тоска, которую можно было почувствовать кожей, вдохнуть и попробовать на вкус.

Попади мастерица в этот мир в самом начале своего путешествия по кошмарам, она бы растерялась. Теперь ей даже не пришлось смотреть вокруг «особым магическим взглядом»: сон весь состоял из черноты, а всяческую муть, дрянь и тлен, как хорошо усвоила Снофф, следовало изничтожать без малейшей жалости.

Мастерица тряхнула головой, чтобы сбросить остатки дрожи, и развела руки в стороны. Глубокий вдох – и две сияющих волны прокатились в бесконечность, оставив за собой коридоры света в непроглядной тьме. Там, где свет касался чернильных тварей, тёмные фигуры таяли, на мгновение открывая под собой образы людей – женщин и мужчин, детей и стариков.

– Как я и думала… – с облегчением выдохнула Снофф. Оставалось верить, что наследник престола где-то среди них.

Снофф провела рукой по кругу, развеяв тьму над головой белым куполом – и вернув из кошмара в реальный мир ещё несколько тысяч людей, ставших чернильными тварями. «Слишком долго», – с досадой подумала мастерица и сосредоточилась, представляя, как на кончиках пальцев зажигаются маленькие солнца. Зажмурилась, чтобы не ослепнуть, и хлопнула в ладоши.

Когда Снофф открыла глаза, вокруг не было ничего. Точнее, почти ничего: ни черноты, ни тьмы, ни земли, ни неба – только молочно-белая пустота и темнеющая вдалеке фигура человека в кресле. Снофф направилась к ней.

Некоторое время Клаус ван Хельм разглядывал Снофф с доброжелательным интересом, закинув ногу на ногу. Затем мановением руки создал второе кресло и жестом пригласил мастерицу сесть. Она осталась стоять. Ван Хельм пожал плечами. Кресло исчезло.