Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

В оригинале в третьей строке использована серединная рифма, которая, как ни странно, отсылает нас к «Поэме Улисса». В некоторых стихах, написанных в тот же период, но неопубликованных, Лавкрафт продолжает выступать против пьянства, однако среди них есть лишь одно примечательное произведение, где он ловко вставил в стихотворный размер названия химических соединений разных видов алкоголя. Вот, к примеру, третья строфа «Упадок и крах бывалого человека»:

C₁₇

H₁₉NO₃ + H₂OНесчастный юнец то и дело принимал
И познал горе де Куинси.

«Дорога к гибели» существует в двух вариантах, в виде двух строф и одной, и в обеих версиях рассказывается о том, что случилось, когда «Юный Сирил /… впервые из любопытства отведал / C₂H₆O».

«Сухой закон» утвердили 15 января 1919-го, он должен был вступить в силу спустя год, но уже 1 июля 1919 г. правительство запретило производство и продажу алкоголя, и, вероятно, именно по этому поводу Лавкрафт написал «Погребальную песнь покойному королю Алкоголю», которую напечатали в Tryout за август 1919 г. По сути, в ней повторяются мысли, высказанные в «Силе вина» («Меньше шуток, чепухи и смеха, / Меньше головной боли на следующее утро!»).

Почему же Лавкрафт так увлекся движением за трезвость? «Я никогда не пробовал хмельных напитков и не собираюсь»[564], – любил заявлять он, хотя в поздние годы, теоретически по-прежнему выступая за «сухой закон», начал сомневаться в его эффективности и к его отмене в 1933 г. отнесся с циничным смирением. За такой позицией явно стоит какая-то философская установка, например, когда Лавкрафт утверждает: «На мой взгляд, от него [алкоголя] люди только деградируют, становятся грубыми и похожими на животных»[565], и далее мы к этому еще вернемся. Впрочем, когда Лавкрафт рассказывает, что «даже отдаленный запах любого спиртного вызывает у меня тошноту»[566], сразу вспоминается его отвращение к рыбе – возможно, такая сильная физиологическая и психологическая реакция была вызвана каким-то событием из детства или юности. О склонности к алкоголизму среди ближайших родственников Лавкрафта нам ничего не известно, и даже отец, подвластный, вероятно, другим пагубным привычкам, не был замечен в склонности к спиртному. В связи с этим безответственно и несправедливо высказывать какие-либо догадки на сей счет. Воздержание было единственным аспектом общественной реформы, который в молодом возрасте поддерживал Лавкрафт, что, кстати, не согласуется с его «космической» философией – согласно ей, в нашем земноводном мире нужно придерживаться внешнего безразличия к судьбам «вшей, живущих на мушиных фекалиях»[567].

Как я уже отмечал, благодаря миру любительской журналистики Лавкрафт сошелся с людьми, разделявшими его взгляды (или противоречившими ему). Это увлечение позволило Лавкрафту, который в 1908–1913 гг. жил практически отшельником, постепенно вернуться в общество – сначала опосредованно (через переписку и обсуждения в журналах), потом напрямую. Понадобится еще несколько лет, чтобы он комфортно почувствовал себя среди людей, но перемена определенно случилась, и некоторые из коллег по любительской журналистике остались на всю жизнь его ближайшими друзьями.

Странно, что Лавкрафт не особо сдружился с Эдвардом Ф. Даасом, который и привел его в эту сферу. По словам Говарда, примерно в феврале 1916 г.[568] Даас перестал принимать активное участие в жизни любительской прессы, однако осенью 1918 г.[569] он вернулся, а в июне 1920 г. навещал Лавкрафта[570]. В интеллектуальном плане, как признается Лавкрафт, у них было мало общего («наши вкусы не очень-то сходятся»[571]). При этом Лавкрафт регулярно переписывался с давним соперником из Argosy Джоном Расселлом, хотя письма найти не удалось. Даас связывался с Расселлом, но тот не стал сразу вступать в ОАЛП, однако затем Лавкрафт представил его в своей статье «Познакомьтесь с мистером Джоном Расселлом» (Conservative, июль 1915 г.).