Хотя Лавкрафт ясно дает понять, что события происходят в Новой Англии, в «Усыпальнице» содержится совсем немного топографических деталей, поэтому место действия может быть любым. Важно, однако, что творится все это в регионе, заселенном уже на протяжении нескольких веков, где призрак из прошлого способен повлиять на настоящее. Странно, что Лавкрафт не сделал выбор в пользу Англии, где происходит действие ранних его рассказов, поскольку так автор сумел бы добиться более яркого контраста между нынешним спокойствием рассказчика и его не в меру оживленным поведением, когда в него вселялся дух Хайда. Герой, кстати, отмечает, что в измененном состоянии «исписывал форзацы книг легкими импровизированными эпиграммами в духе Гея, Прайора и веселых стихоплетов XVII–XVIII веков».
Это приводит нас к так называемой застольной песне из «Усыпальницы». Четыре строфы приводятся прямо в самом рассказе – данный прием Лавкрафт, вероятно, позаимствовал не столько у готической литературы (где вставки редко составляли единое целое с остальным текстом), сколько у По, который включал стихи в рассказы «Падение дома Ашеров» и «Лигейя», причем стихи не просто запоминающиеся, а крайне необходимые для логического развития истории. «Застольную песнь» стали считать самостоятельным произведением, особенно после того, как ее напечатали в «Сборнике стихотворений» отдельно от рассказа (
«Песнь» справедливо считают самостоятельным произведением, потому что она была написана предположительно еще за несколько лет до рассказа, и Лавкрафт мог включить ее в повествование просто из мимолетной прихоти. В Библиотеке Джона Хэя стихи сохранились в рукописном варианте: они представляют собой часть письма, скорее всего, так и не отправленного (на пятой странице текст обрывается, послание не дописано). Первые две страницы не уцелели, поэтому неизвестно, кому предназначалось письмо. Подозреваю, что Лавкрафт оставил его себе, так как ему понравилась сочиненная им «Застольная песня», и он придумал, как можно использовать ее в будущем.
Значимая для нас часть письма начинается следующим образом: «Что до “Гаудеамуса”, скажу лишь, что чересчур эпикурейская тема этой песни сильно устарела, да и вариант получился посредственным. Не сочтите за недостаток скромности, но я, по-моему, и то мог бы написать получше. Вот, например…» И далее следует застольная песня под заголовком «Гаудеамус». Лавкрафт, вероятно, упоминает стихотворение «Гаудеамус», написанное некой мисс Реннинг или Роннинг (подпись неразборчивая) для любительской прессы. Точную дату назвать не смогу, но, судя по юношескому еще почерку, письмо относится примерно к 1914 г.
По словам Уилла Мюррея, Лавкрафта могла вдохновить похожая песня из «Новоанглийского Ханаана» или «Нового Ханаана» Томаса Мортона (1637)[615]
, но это лишь одна из множества таких песен, которые знал Лавкрафт, и из письма становится ясно, что он пытался подражать застольным песням Георгианской (а не Яковетинской) эпохи. Таким образом, более вероятным источником (если уж его искать) можно назвать песню из «Школы злословия» (1777) Шеридана, которую Лавкрафт точно читал (у него был сборник пьес Шеридана 1874 г.):Впрочем, Уильям Фулвайлер справедливо указывает и на отсылки к другим произведениям в «Усыпальнице»[617]
. Фамилия Хайд – явный намек на «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» Р. Стивенсона и наличие двойников. Тему одержимости духом, к которой Лавкрафт еще не раз вернется, он, скорее всего, позаимствовал из «Лигейи» По, где дух скончавшейся жены главного героя коварным образом проникает в тело его второй супруги и даже возвращает себе прежний облик.