Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

«Крысы в стенах», самый длинный на тот момент рассказ Лавкрафта (не считая выходивших по частям произведений «Герберт Уэст, реаниматор» и «Затаившийся страх»), также стал наиболее масштабным и тщательно продуманным. В некотором смысле это кульминация работ Лавкрафта в стиле готики и Э. По (по сути, то же «Падение дома Ашеров»), но не только: это еще и оригинальное творение, в котором раскрываются такие важные темы, как влияние прошлого на настоящее, хрупкость человеческого разума, пагубный зов предков и вездесущая угроза возврата к первобытному варварству. По сравнению с качеством прежних рассказов – огромный шаг вперед, и ничего лучше Лавкрафт не напишет вплоть до 1926-го, когда появится «Зов Ктулху».

«Неименуемое» и «Праздник» – еще два незаурядных рассказа 1923 г., в каждом из которых Лавкрафт по-разному возвращается к Новой Англии. В первом из них это не так заметно, хотя в нем можно найти скрытое обоснование нового вида «странной» истории Лавкрафта, ведь он почти целиком читается как трактат по эстетике. Не все обращают внимание на то, что «Неименуемое» – вторая история, в которой появляется Рэндольф Картер, хотя его лишь единожды упоминают как «Картера». Более того, мало кто замечает, что этот Картер сильно отличается по характеру от героя из «Показаний Рэндольфа Картера», как и Картеры из трех последующих историй с его участием, поэтому легкомысленное предположение, что Лавкрафт просто подменял этого персонажа, требует более тщательного изучения.

Дело происходит на «старом кладбище» в Аркхэме, где Картер и его друг Джоэл Мэнтон (явно списанный с Мориса У. Моу) обсуждают написанные Картером страшные рассказы. С помощью Мэнтона Лавкрафт высмеивает высоколобые предрассудки по отношению к «странному» жанру, с которыми он и сам наверняка не раз сталкивался в любительской прессе, мол, эти произведения сумасбродны, далеки от «реализма» и вообще не имеют никакого отношения к жизни. Заметив подобное отношение к своему творчеству в «Трансатлантическом круге» в 1921 г., Лавкрафт впервые последовательно изложил свою теорию «странного» в серии эссе «В защиту “Дагона”». Рассказчик так повествует о взглядах Мэнтона: «Он считал, что только наш нормальный объективный опыт имеет какое-либо художественное значение и что задача творца состоит не в том, чтобы вызывать мощные эмоции действием, экстазом и изумлением, а в том, чтобы поддерживать спокойный интерес к точному и подробному описанию повседневных событий». Из данного отрывка и его продолжения в эссе мы видим, что Лавкрафт является сторонником декадентской эстетики и отвергает викторианские стандарты обыденного реализма. Упоминание «экстаза» может говорить о том, что примерно в то время он читал «Иероглифы: об экстазе в литературе» Мэкена (1902 г.), – Лавкрафт не во всем соглашался с автором, но поддерживал мысль об отстаивании литературы, свободной от банальностей. Возражения Мэнтона против сверхъестественного в литературе, хотя он «верил в потусторонние силы куда сильнее, чем я», – ехидный намек на теизм Моу: любой, кто верит во всемогущего Бога и в воскресение Иисуса Христа из мертвых, вряд ли будет возражать против описания сверхъестественных явлений в художественной литературе! Остаток истории комментировать нет смысла – Мантон поднимает на смех саму идею о том, что нечто зовется «неименуемым», а позже встречает на кладбище именно такое создание.

Помимо интересных эстетических размышлений в «Неименуемом» также зарождается чувство скрытого ужаса в истории и топографии Новой Англии, с которым мы уже сталкивались в «Картине в доме» и которое станет господствующей темой в более поздних работах Лавкрафта. События происходят в Аркхэме, но на самом деле вдохновением для места действия – «полу– разрушенного склепа семнадцатого века» неподалеку от «огромной ивы в центре кладбища, ствол которой практически врос в древнюю надгробную плиту с неразборчивыми буквами», – стало кладбище Чартер-стрит в Салеме, где можно увидеть как раз такую плиту с вросшим деревом. Позже в рассказе Лавкрафт упоминает разные «старинные поверья», взятые в том числе из книги «Магналия Кристи Американа» (1702) Коттона Мэзера (по наследству ему досталось первое издание). Как и в случае с «Картиной в доме», Лавкрафт очевидно пытается найти ужасное в атмосфере семнадцатого века: «…неудивительно, что пуританская эпоха Массачусетса приводит в дрожь ее чувствительных исследователей. Многое было скрыто от глаз, но уже по отдельным, вырывавшимся наружу чудовищным проявлениям можно судить об общей степени омерзения».