Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

«Литературные революции уже не в новинку. Люди пожилые, самодовольно ухмыляясь и предрекая скорый крах модернизма, совершенно забывают об эпохе Ренессанса и возрождении романтизма в начале девятнадцатого века. Как и в те времена, в мир пришел колоссальный приток новых идей, рассчитанных на то, чтобы полностью изменить все наши впечатления и высказывания. Мы видим пустоту прежних убеждений и, что самое главное, бессвязность вещей, которые раньше, казалось, составляли единое целое. На основе старых взглядов – и не только – зарождается новая эстетика, требующая, чтобы сущностью художественных устремлений стали выразительные, красивые и подлинные ощущения».

Возможно, именно под воздействием молодого коллеги Лавкрафт сменил свою позицию, ведь этот отрывок взят из эссе, посвященного Лонгу, которого Говард называл «по-настоящему умным последователем По, Бодлера и французских декадентов»[1061].

Второй момент, а именно декадентство как образ действий, разъясняется в дискуссии Лавкрафта с Лонгом (1923–1924) о достоинствах пуританства. Временами обсуждение уходит в сторону легкомысленности, а Лавкрафт начинает преувеличивать, чтобы специально подразнить Лонга («Воистину, пуритане были истинными сатанистами и декадентами»[1062]). При этом он все-таки высказывает довольно искренние взгляды о представителях богемы и их безумном образе жизни. Самое значительное утверждение относится к маю 1923 г.:

«Физический жизненный опыт, сосредоточенный на художественном видении большинства, достоин моего глубочайшего презрения. Именно по этой причине я не выношу представителей богемы, считающих, что их сумасшедший образ жизни важен для искусства. Отвращение я выражаю не с точки зрения пуританской морали, а с точки зрения художественной независимости, поскольку я противлюсь мысли о том, будто жизнь физическая имеет ка– кую-либо ценность или значение»[1063].

Последняя фраза звучит довольно нелепо, особенно когда после нее следует: «Для меня идеальный творец – человек, который выражает презрение к существованию, следуя традициям тихой жизни предков и исследуя невероятно яркие миры в своем воображении». Из этого можно сделать вывод, что Лавкрафт здесь не совсем откровенен, а богема вызывает у него отвращение не своими художественными взглядами, а моральной позицией и поведением в обществе. Подтверждение мы находим в более позднем высказывании:

«Умный пуританин – такой же глупец, как и противник пуритан, однако только к пуританскому образу жизни можно относиться с искренним уважением. Я не стану преклоняться перед человеком, если он не живет скромно и воздержанно. Возможно, я его стерплю или он мне даже понравится, возможно, признаю его равным мне по социальному статусу, как, например, признал Кларка Эштона Смита, Мортониуса, Кляйнера и других, но в глубине души продолжу считать его низшим по положению, где-то на уровне амебы и неандертальца, а иногда не смогу скрыть снисходительности и ироничного презрения, даже если он превосходит меня умом и возвышенностью художественных взглядов»[1064].