Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

Статью Уайта, в свою очередь, раскритиковал Лонг в эссе «Юморист-любитель», которая вышла в Conservative за март 1923-го, а затем и Альфред Галпин в августовском номере Oracle за 1923 г. Оба ответа оказались язвительными. Источающий сарказм Галпин делает следующий вывод: «Похоже, мистер Уайт понятия не имеет, о чем говорит». Лонг сравнивает Уайта с придворным шутом: «У шута обычно полностью отсутствует чувство прекрасного. От мелодии очаровательной лиры он начинает скрежетать зубами и безумно топать ногами. Его способность оценивать искусство ограниченна. Он совсем не заинтересован в “мысли”… И все нюансы и тонкости размышлений от него ускользают». И так четыре страницы подряд. На написание статьи его вдохновил ответ Эдварда Х. Коула (в разделе критики National Amateur за март 1923 г.), который не столько защищал Уайта, сколько упрекал Лонга за его сарказм. Лавкрафт сказал Лавмэну, что «в Коуле есть некая новоанглийская ограниченность, но до олуха и невежды Уайта ему далеко. Он высоко ценит ваши стихи и прекрасно понимает, что его земляк – человек крайне узколобый. Коулу не понравилась лишь первая половина статьи Белнэпа»[1067]. Несмотря на все это, Лавкрафт решил снова подразнить Уайта и с большим удовольствием напечатал великолепную оду Лавмэна «К Сатане» на обложке Conservative за июль 1923 г., хотя почти все материалы номера, как и в предыдущем выпуске, были подготовлены задолго до того, как разгорелся спор.

Сам Лавкрафт отвечал Уайту как минимум дважды: сначала в колонке критики после отклика Коула (раздел с его ответом не подписан, но я считаю, что текст написал именно Лавкрафт), а затем в статье «В кабинете редактора» в Conservative за июль 1923 г. Первый ответ крайне вежлив, второй же, который я часто цитировал в качестве примера осудительного отношения Лавкрафта к викторианским стандартам морали и эстетики, является полной его противоположностью. Получается, что новую художественную позицию он принял в том числе и для того, чтобы было чем порицать Уайта. Безусловно, Лавкрафт искренне придерживался своих взглядов, но они также стали и удобным орудием в борьбе с наивной нравоучительной критикой Уайта. «Конечно, позиция сторонников мистера Уайта безупречна, если принимать искусство как явление одного только внешнего интеллекта и банальных, не подверженных анализу эмоций. В Conservative с этим не согласны, поскольку считают, как и большинство людей в современном мире, – основы искусства сильно отличаются от того, что в чопорном девятнадцатом веке принималось как должное», – писал Лавкрафт. Наконец-то он с удовольствием причислял себя к «современным людям»!

При этом модернистов Лавкрафт отнюдь не поддерживал, что подтверждается несколькими крайне интересными документами того периода. Странно, что две знаковые работы в жанре модернизма – «Улисс» Джойса и «Бесплодная земля» Элиота – появились в один год (в 1922 г.), однако их случайный одновременный выход привлек внимание Лавкрафта. Он прочитал «Бесплодную землю» в первой же американской публикации – в Dial за ноябрь 1922 г. (в Англии Элиот напечатал поэму в октябрьском номере собственного журнала «Критерий» (Criterion)) – и даже сохранил этот выпуск. В мае 1923 г. Лавкрафт попросил Фрэнка Лонга, который собирался навестить его в Провиденсе, привезти книжную версию (вышла в конце 1922 г. от издательства «Боуни энд Ливрайт», хотя в книге указан 1923 г.), потому что в ней содержались комментарии Элиота к поэме. Больше всего Лавкрафт ломал голову над последней строкой «Шанти. Шанти. Шанти» и считал, что в «примечаниях наверняка найдется объяснение или хоть какой-то модернистский намек»[1068].

Впрочем, Лавкрафт написал один или даже оба отклика на «Бесплодную землю» еще задолго до этого. Первый появился в редакторской колонке Conservative за март 1923 г. под заголовком «Rudis Indigestaque Moles» (цитата из «Метаморфоз» Овидия: «Грубая и необработанная масса»). Начав с критики в адрес журналистов-любителей за «самодовольное безразличие… по поводу современного состояния литературы и общего художественного стиля», Лавкрафт переходит к доводу о том, что наука радикально изменила наше отношение к миру, а заодно и отношение к искусству. «Прежнему героизму, благочестию и сентиментальности уже не место среди утонченных, и даже радость от любования красотой природы теперь под вопросом». «Бесплодная земля» как раз появилась в результате подобной неразберихи и беспорядков: