Лавра

Прошло не менее двух месяцев, прежде чем мы выбрались в Почаевскую лавру. Академические экзамены, приходящиеся на июнь, отодвинули поездку. Теперь, словно заново обретая способность рассуждать здраво, я не очень-то и рвалась, однако муж сказал, что телеграмма, уведомляющая о нашем совместном приезде, уже отправлена, а значит, ехать надо. "Посмотришь, глянешь своими глазами, отнесись как к экскурсии".

В июле муж снова уехал в Ватикан - Отдел внешних церковных сношений продолжал готовить встречу владыки Никодима с Папой. Судя по всему, встрече придавали особое значение: в телефонных разговорах с отцом Глебом муж употреблял слово прорыв. По некоторым замечаниям я понимала, что речь идет о сближении с Европой, точнее - о близкой победе той линии, с которой ортодоксальная церковная администрация связывала имя и усилия Никодима и его последователей. Для ортодоксов эта линия была враждебной. Прежде до меня долетали глухие разговоры о том, что экуменическая политика Никодима могла восторжествовать и раньше, займи он патриарший престол по смерти Алексия. Теперь, прислушиваясь к телефонным беседам, я проникалась уверенностью в том, что Никодим и его линия казались враждебными не одним ортодоксам. В отношении владыки складывалось замысловато-враждебное триединство: к иерархам примыкал Совет по делам религий и церковные диссиденты. И те, и другие, и третьи имели к владыке собственные претензии. Но если претензии первых двух лагерей представлялись мне совершенно естественными (сильная личность, глядящая на Запад), враждебность церковных диссидентов смешивала все мои представления, тем более что формулировки, вменяемые владыке в вину, охватывали все больше церковные темы, в которых, по правде, я не была сильна.

Некоторые из формулировок, на мой взгляд, звучали вполне резонно. В частности, те, которые затрагивали не столько социально-политические, сколько догматические основы экуменизма. Экуменизм пытался вернуть церковную мысль к первохристианским идеалам, что само по себе вступало в противоречие с православными канонами, тщательная разработка которых пришлась на последние века. Диссиденты представляли дело так, что победа экуменизма означала бы отказ от собственной национально-церковной истории. По крайней мере, так я понимала их возражения. Пытаясь оценить общую картину, я не задавала прямых вопросов, полагаясь на смутные догадки: выходец из атеистической среды, Никодим умел быть по-современному изобретательным в общении с властями и начальством, а значит, в нем диссидентам должно было не хватать их собственной героической прямолинейности. Мое же отношение к владыке Никодиму, сложившееся под влиянием памятной проповеди и укрепившееся после коридорной встречи, оставалось безоговорочно восхищенным. Здесь мы с мужем были заодно. Намеки отца Глеба о неканоничности некоторых установлений Никодима (раз или два он заговаривал об апокалиптическом сознании владыки, влиявшем на его решения) встречались короткой гримаской недовольства, мелькавшей у мужа на губах. Внимательно прочитав Откровение и сопоставив с тем впечатлением, которое я вынесла из проповеди, я поняла это так, что Никодим готовится к смерти - чует, хотя и временную, но очень скорую ее победу.

После тягостной сцены на речном вокзале, которую про себя я называла помрачением и старалась не вспоминать, отец Глеб заходил к нам редко - от случая к случаю, и в его отсутствие наши отношения с мужем как будто выравнивались. Мало-помалу они теплели. Однажды, под настроение, муж рассказал мне по секрету, что Никодим практикует тайные рукоположения. "Зачем?" - я изумилась. Укорив меня в недогадливости, муж объяснил, что это делается на всякий случай. Под всяким случаем имелись в виду возможные гонения на церковь, которые владыка Никодим то ли прозревал, как прозревал временную победу смерти, то ли просчитывал, анализируя, на манер астронома, какие-то подспудные общественные траектории. "Выходит, он не полагается на легальных?" - так я подумала, но не сказала, потому что вслух вспомнила о его отце, секретаре обкома: готовясь к отступлению, партия оставляла в немецком тылу будущих руководителей партизанских отрядов, до поры до времени засекреченных. "Ну, это уж ты..." - мужу аналогия не понравилась. Заканчивая разговор, я спросила о Николае: неужели он тоже? "Не знаю", - муж ответил отрывисто, как будто с обидой. Я поняла: этим владыка Николай не делится.