Лавра

Народу, действительно, набралось. Сквозь толпу, дожидавшуюся выноса (говорили, что до близкого Никольского кладбища гроб понесут на руках), я пробралась к мостику и, миновав лаврский Некрополь, очутилась на площади. Ранний вечер убывающего лета был теплым и сухим. С тихим шорохом неслись автомобили, въезжающие на мост, и безобразное здание гостиницы "Москва" занималось редкими желтоватыми окнами. Иностранцы возвращались с дневных экскурсий. Теперь они принимали душ, готовясь к вечернему выходу. Я шла, поглядывая по сторонам, и убеждалась в том, что все остается по-прежнему, как будто толпа, оставшаяся за моей спиной, существовала в другом измерении, неразличимом и безвидном. В этом же - невидимом - измерении стоял резной подарочный гроб, не имевший ни малейшего отношения к тем, кого похоронят в купленных - ситцевых и красноватых. Они шли мне навстречу, торопясь по своим делам. Общность будущих гробов примиряла их друг с другом, по крайней мере, в моих глазах. Обернувшись назад, я уловила далекий перезвон и, различив пасхальное песнопение "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ", мотнула головой, не поверив.

Я шла и шла вперед. Ноги, знающие свое дело, несли меня сами, пока не вывели к площади, в правом углу которой высился взорванный собор. Слева, словно в вечерней дымке, поднималось здание Московского вокзала, откуда, проводив владыку, которого вызвали в замок, выбегали, дурачась, разночинцы. Теперь они были одеты по-летнему: в ситцевые косоворотые рубашки. Снова я думала о церкви и гражданской свободе: со смертью владыки Никодима между ними разверзлась пропасть. Подвижность, дрожавшая в чертах ученика, сдвинула земные пласты - они стронулись с места, расходясь по сторонам. Усталость мешала найти слова, но и, оставаясь бессловесной, я знала, приходит конец эпохе, аналог которой - если закрыть глаза на многое - отстоит от нынешнего дня на долгую череду беспросветных советских лет. Зажмурившись, я силилась разглядеть день, когда - шестьдесят лет назад - умерла церковная надежда. Поеживаясь от усталости, я глядела попеременно то на вокзал, то на собор и удивлялась странному смещению. Взорванный контур проступал ясно и внушительно, в то время как очертания вокзала дрожали и смещались то влево, то вправо. Медленно, как будто не по своей воле, я прошла вперед - к собору.

Остановившись на краю тротуара, я смотрела с любопытством. Знакомые комковатые бороды расселись на паперти, вывернутой в сторону площади. Молодые женщины, одетые в расшитые крестом блузки, стояли белой стайкой у края тротуара. Звуки баяна, поющего в инвалидных пальцах, неслись с уличной стороны. Различив высокие резные створки, похожие на крышку подаренного дуба, я поднялась по ступеням и вступила в притвор. Из-за ряда колонн, отделяющих средний храм от притвора, доносились тихие, приглушенные голоса. Солнечный свет, словно время (не довольствуясь многодесятилетним смещением и позарившись на суточное) едва перевалило за полдень, заливал каменный пол, выложенный плитами. По всему пространству храма стояли люди, сбившиеся в плотные группы, однако не сливались в толпу. Окинув взглядом, я подумала, что часть людей, занимавших опустевшие пространства, вывели за пределы храма, а может быть, они вышли сами, исчезли, как загадочная черная бабочка, горевавшая по офицеру-жениху. Богослужения не было. Молчал невидимый хор, царские врата оставались закрытыми, и даже над конторкой свечниц как будто не горело огня. Не было и свечей, зажженных у икон. Держась стены, я пробралась ближе к амвону - рассмотреть взорванный иконостас. Этот иконостас выглядел загадочно и странно. Поперечная стена, обыкновенно отделяющая средний храм от алтаря, представляла собой ячеистое поле из сбитых вместе рам, не заполненных иконными досками. На месте взорванных икон, словно бы на плечах друг у друга, рядами, согласно иконостасным чинам, стояли живые люди, внимательно глядевшие на предстоящих. Выражением непреклонности они напоминали мою молодую монахиню, однако, в отличие от ее лица, их лица можно было назвать умными. Казалось, люди, собравшиеся в храме, не замечали этой странной перемены. Занятые своими разговорами, они не оборачивались к алтарю.