Лавра

Кашель отпустил, я дышала ровнее. Ледяной воздух царапал бронхи, проникал до корней. Стараясь дышать тише, я вытерла мокрые щеки. "Плачешь?" - нарушая молчание, он спросил заботливо. Я дернула щекой, но не ответила. Мною овладевало странное бессилие. Гнусная тварь, по-хозяйски развалившаяся в кресле, подчиняла мою волю. Словно глядя со стороны, я видела себя стоящей перед полным залом, как когда-то стояла Лялька, лишенная красоты. Отжавшись на руках, я отползла поглубже. Стена поваленного дома дышала могильным холодом. "Человек... Поколение... Еще не хватало, здесь... - я забыла слово, ...политинформацию..." - всею спиной я чуяла голый, бесстыжий бетон. В собственной комнате, как в склепе, я собралась из последних сил и вытерла рот: "Говори, что надо, и уходи". - "Да-а, - он протянул разочарованно, - все-таки ты мало читаешь. Взять твоего любимца, Фому. Сам, как ни крути, человек, а писал, вишь, от лица поколения. Жаль, главной его книжечки ты так и не удосужилась!" - "Кто?" - я спросила с размаху. "Так-то лучше, роль ученицы тебе пристала, - он ерзал в кресле, - вообще-то, должен признать, ученица из тебя хоть куда! Прямо скажем, талантливая: учителей выбираешь с умом". Каждое слово, сказанное тварью, било в сердце. "Ах, да, - он присвистнул, словно учуял боль, - что это я? Теперь-то дело другое, теперь тебе и спросить некого! Ну, спроси хоть у мужа. Поди, спрос - не грех. Грех-то венцом прикрыт? А? Кстати, чего это он так упирался, когда ты его - к венцу?" - он откинулся и хихикнул. "Не твое дело!" - я кусала губы, боясь заплакать. "Не мое, не мое, я здесь - сторона, это ваши игры, монастырские. Здорово ты отца Иакова обломала, раз-два и готово! Вот - это по-нашему", - распустив лобные складки, он сопел одобрительно.

Глядя на меня пристальными, туманящимися глазами, он жмурился, как от солнца. Монастырское воспоминание дарило его наслаждением. Глаза, глядевшие неотрывно, дрогнули оплывающими зрачками, и длинная волна, похожая на судорогу, изогнула жалкое тельце. Цепляя подлокотник всеми пальцами, он дышал, отводя глаза. Наливаясь отвращением, я смотрела, но не видела земноводной твари. На моих глазах, упустивших самый миг, случилось необъяснимое превращение. В кресле, легко и свободно откинувшись, сидел человек. На вид ему не было и сорока. Болотная бледность покрывала черты, неуловимо сходные с исчезнувшими. Туда же гнул и костюм с серо-зеленой искрой. Невесть как в его руках оказался портфель, и, запустив пальцы, он вытянул мелко исписанный лист. Пробежав глазами, кивнул удовлетворенно и поднял глаза. С первым же звуком голоса меня накрыла ледяная волна.

"Если здесь ничего не напутано, вы хвалились, что умеете угадывать то, что написано в чужих книгах? Растить их слова в своем чреве?" - перейдя на вы, он улыбался. Голос терзал меня. Не приходя в себя, я кивнула. "Тем лучше. Значит, нам будет проще договориться", - он отложил исписанный лист. "Догово?.. А кто это, там, за мной?.." - пальцем я тянулась к листу. Новые, человекообразные черты отдавали ужасом. Желудок сжался, и, сводя взмокшие ладони, я выдавила: "О чем?" Короткая судорога повела его шею. Налюбовавшись, он отложил запись.

"Так, - словно припечатав, холодный гость сверкнул внимательным глазом, начнем сначала: с книжек. Все, прочитанное тобою, прочитано при нашем попустительстве. Если бы мы не хитрили с таможней, где ты взяла бы свои книги?" - "Я бы их все угадала", - чуя холодную стену, я думала о том, чтобы достойно. "Угадаешь, еще угадаешь, конечно, если мы позволим, - он хихикнул, позволим и благословим. Говорят, без нас - ни одна хорошая книжечка не выходит, - в голосе вскипала угроза, - а впрочем, тебе и самой не откажешь в остроумии". Я заметила: как монастырские, на ты. "Знаешь, что мне особенно смешно? - он оживился, - С учителем-то твоим... Учила, учила, главного не выучила: в этой стране на любое дело за спросом ходят к нам. Ежели мы благословим, тогда-а! Вон, твои обновленцы. А, - он махнул рукой. - С ними дело прошлое. Кстати, учитель твой неужто не рассказывал? Уж мы с ним, было дело, повози-ились... Крутился, как черт под вилами. С его-то историей... Дура! - он озлился. - Придумала: пощадили и выпустили. Неужели и за границу за так?" - "Гадина. Врешь ты про Митю... Я не верю".