Леди Макбет

– Хорошо, – соглашается она. Но голос её помимо воли дрожит, и Банко наверняка отмечает это про себя. – Тогда пойдёмте.

Разум Россиль в смятении, но она всё же спускается в подземелье, Банко и Флинс следуют за ней по пятам. Свет факела вычерчивает все выступы и углы стен, наконечники и лезвия. По пути Россиль пытается переступать через лужи, чтобы не испачкать свои туфли, но Банко и Флинс небрежно шлёпают прямо по грязи – они оба в сапогах, им не страшна вода – поэтому подол её юбки всё равно промокает.

Россиль вставляет факел в зажим на стене. В нос бьёт жуткая сырая вонь подземелья. Разлившийся по помещению свет факела освещает лишь часть камеры Лисандра, другая половина скрыта в тенях.

Принц выходит на свет. Бледное, точно кость, лицо не выдаёт никаких чувств.

– Леди Россиль.

У неё дрожат руки, ладони покрываются потом.

– Лисандр. Вы знаете, почему я здесь. Я требую, чтобы вы рассказали нам о планах вашего брата. Сколько людей он сможет привлечь на свою сторону. Размер армии Этельстана…

Она умолкает. Её рот словно набит ватой.

– Вы знаете, что я не могу вам об этом рассказать, – отвечает Лисандр.

– Вы зря тратите время на слова, – шипит Банко. – Пусть покричит сперва – и после этого заговорит. Пора приступать к делу.

Россиль скользит взглядом по инструментам на стене. Пила с ржавой ручкой – чтобы пилить кости. Она мысленно представляет, как под лезвием расходится плоть, под белой кожей обнажается непристойно-красное мясо. А потом вспоминает рот Лисандра на своих губах, подбородке, горле. Синяки сошли, но жар воспоминаний согревает кожу, которую обычно холодит металл ожерелья Макбета. Было так мерзко видеть его на тебе.

– Нет, – говорит она.

Флинс тупо шлёпает губами, рот у него разевается и захлопывается, как у форели. Взгляд Банко затуманивается от изумления, а затем наливается гневом.

– И как Макбет сам не понял, что это дело не для женщины?! – рычит он, проталкиваясь мимо Россиль к стене. – Таков весь ваш женский род – вы хрупкие и слабовольные. Возможно, вам под силу простенькое волшебство, но никакой ценности, никакого проку, кроме колдовского красивого личика, от вас нет. В сторону! Я исполню волю короля.

Он хватается за кнутовище и сдёргивает с крюка длинный кнут. Поворачивается, напряжённые мышцы его рук и плеч двигаются с хрустом, словно валуны во время горного обвала. Но Россиль не двигается с места, по-прежнему преграждая ему путь к камере.

– Пусть я женщина, – замечает она, – но вы также попали под власть моих чар. И были ими обмануты.

В глазах Банко Россиль улавливает давно знакомое ей выражение: ярость и замешательство мужчины, который никогда не сталкивался с открытым неповиновением. Мужчины, чьё мировоззрение опирается на ось его собственной абсолютной власти.

– Что вы сказали?

– Я сказала, что вас обманули, лорд Банко. – Она возвышает голос. – Никаких людей в масках не было. Ваш сын разозлился на то, что его оставили в замке, не дав ему возможности проявить доблесть на поле боя, поэтому подстроил постановку, в которой ему была отведена роль героя.

Её пересказ неверен – но Россиль надеется не на то, что ложь сойдёт ей с рук, а на то, что сам Флинс не выдержит и бросится поправлять её, раскрыв свою истинную роль в этой истории. И он действительно кричит:

– Она лжёт! Это был её замысел, не мой…

И осекается. Он так опозорил себя этим выкриком, что хватит запятнать весь его род; сыновья, порождённые им, будут тяготиться этим позором всю жизнь, зная, почему их обделяют вниманием, кривят губы, закатывают глаза. Он признал не только собственный предательский поступок, но и то, что его использовала в своих целях женщина, какая‑то семнадцатилетняя невеста-чужестранка, скрывающаяся под вуалью. После такого стыд перекинется вспять и на предыдущее поколение, покрыв позором и Банко.

Поэтому Банко поступает достаточно закономерно. У него нет иного выбора, кроме как резко бросить:

– Не защищай её честь, Флинс. Очевидно, что она лжёт. Она нарочно пытается лишить тебя славы героя. Она стремится опозорить имя нашей семьи.

Губы Флинса сжимаются в нитку. Двойной позор – что он не начал просто отрицать её рассказ. Одна его глупость громоздится на другую. «Мой сын – круглый дурак», – должно быть, думает Банко. Будь они наедине, он бы ударил Флинса по лицу.

Но так как они здесь не одни, Флинс всего лишь опускает голову в притворном раскаянии.

– Ты прав, отец, – говорит он. – Мне не стоило пытаться защитить честь дамы, в сердце которой нет ничего, кроме зла и обмана.

Россиль быстрее Флинса соображает, что сейчас происходит. Эти двое – актёры, репетирующие свои роли. Эти же слова они повторят Макбету, когда он вернётся, тем же тихим, сожалеющим тоном, опустив головы, с мрачным видом. Они сумеют разыграть горе и потрясение. Её начинает знобить, кровь отливает от кончиков пальцев рук и ног.

– Мой муж поручил мне следить за замком в его отсутствие, – произносит она, но её голос поднимается до более высоких нот. – Он доверяет мне. Он поставит моё слово выше твоего.