Россиль рассчитывала подготовить себя к тому, что ей предстоит увидеть, но к ней пока не вполне вернулся разум. Её разум заперт внутри плоти страдающего животного, среди отголосков жалящей боли от ударов кнута. Да и подготовиться к такому невозможно. В полумраке она видит, как рвётся на Лисандре одежда. Раздающиеся вширь кости туго натягивают кожу. Слышен влажный звук рвущейся плоти – теперь ей хорошо знаком этот звук – и прежде бледная чистая грудь покрывается рядами чешуек. Чешуя того же ярко-зелёного цвета, что и его глаза, и переливается в свете факела.
Это зрелище внушает ужас, восхищение, ещё больший ужас и снова восхищение своей извращённой красотой. Как будто сама смертная оболочка принца предназначалась именно для этого: куколка, бережно хранящая в себе монстра. Лицо Лисандра уходит в тень, а возвращается на свет уже голова дракона – Россиль множество раз рассматривала неточные изображения этих чудовищ на гобеленах, на гордых стягах королевства Уэльс, но теперь это не рисунок, а живое существо рядом с ней. Чешуя и серповидные клыки, каждый – длиной с кинжал.
Его тело свивается кольцами, как змея, а после вытягивается во всю длину, и на спине у него расправляются крылья. Они кажутся тонкими, бумажно-хрупкими, не слишком пригодными для полёта. В последнюю очередь меняется рука, которую Россиль до сих пор сжимает в своей. То же страшное внутреннее усилие разрывает его пальцы, обнажая когти.
Лисандр был прав: камере его не удержать. Зубы дракона легко сминают металл, ломая железные прутья, как ветки. И вот он уже на свободе: разворачивает кольца длинного тела, сверкает чешуёй. Россиль поражает сила этих плотных мускулов, когда тело обвивает её почти защитным жестом. Возможно, отчасти собственническим. Драконы – ревнивые создания, бесконечно преданные своим сокровищам.
Подняв руку, Россиль ведёт ладонью по груди дракона, вдоль брюха. Чешуя очень жёсткая, но гладкая, как камни в русле реки, и это нисколько её не пугает. Возможность такой смерти почти заманчива. Пусть лучше её сожрут, чем будут долго и мучительно разрушать по кусочку.
Дракон переворачивает Россиль на спину и зависает над ней. Острая боль жжёт ей бёдра. Несмотря на холодную змеиную кровь, близость и вес тела этого существа наполняют Россиль теплом. Она открывает рот, чтобы заговорить с ним, но у неё получается лишь издать стон: наполовину от боли, наполовину от какого‑то иного чувства.
После этого дракон резко срывается вверх и одним взмахом крыльев взлетает по лестнице. С треском ломается входная дверь. Подземелье оглашают крики, звон стали. Резко пахнет огнём и пеплом. Звуки словно истаивают за пару мгновений, но на самом деле всё наверняка длится дольше. Но лишь когда шум окончательно стихает и Россиль осознаёт, что существу удалось сбежать, она закрывает глаза и по её щекам бегут обжигающе-горькие слёзы.
Злая ирония происходящего свела бы Россиль с ума, если бы она не сопротивлялась этому: ведь лечить её раны Банко присылает Сенгу. То есть в итоге он нашёл ей истинно женское дело и решил, что женщина в замке – к добру.
Вначале Сенга поднимает свою госпожу с пола, затаскивает вверх по лестнице и помогает добраться до спальни. К этому моменту Россиль уже сживается с болью, как с близким другом. Она не издаёт ни звука – когда её без особых церемоний сваливают на кровать, лишь испускает короткий вздох, в котором поровну облегчения и нескончаемой муки.
– Это из-за меня? – спрашивает Сенга. – Или из-за принца, который сбежал?
Россиль зарывается лицом в перину. Она не может придумать ответ. Вопрос – «Почему?» – простой, но ответить на него невозможно. Впервые с момента прибытия в Гламис её разум не кружится в сужающемся водовороте, медленно пытаясь освободиться. Теперь она просто мясо, перемотанное шпагатом. Так это ощущается, когда жёсткие руки Сенги обмывают её бёдра и ягодицы холодной водой и прикладывают крестьянские целебные припарки.
Друида или лекаря к ней не присылают – вероятно, чтобы она не говорила с мужчинами, раз способна их зачаровать. Женщин заколдовать невозможно, об этом объявил ещё Кривобород, и она ни разу не закрывала лицо в присутствии Хавис. Но сейчас Россиль больше всего старается сосредоточиться на том, чтобы не стать трупом. Её груди болят от того, что она всё время лежит на животе, сначала – на полу, теперь – на кровати.