Леди Макбет

Спустя невероятно долгое время боль наконец становится хоть сколько‑то терпимой. Разум возвращается к Россиль болезненными крошечными шажочками. Она начинает размышлять, что именно пошло не так. Она переоценила свой ум. Недооценила ярость мужчин, у которых отбирают власть. Она позволила себе поступить по велению сердца. Если бы она молчала, пока Лисандра подвешивали бы на дыбе, если бы сама взяла в руки кнут, она осталась бы мраморной королевой с невредимым фарфоровым лицом – и миноги не впивались бы в её босые лодыжки и ступни. Но величайшим её провалом, пожалуй, стоило бы считать веру в то, что она может быть чем‑то большим: чем‑то большим, чем отцовский горностай, зубастый и безжалостный, чем‑то большим, чем леди Макбет, которую муж тянет за собой, как собаку на поводке. Самоуверенность надежды.

Долгие и странные часы она проводит во сне, и сны ей тоже каждый раз видятся странные. Сначала Россиль опасается, что и в её снах появится боль, но её нет – в основном там лишь чешуя и клыки. Тёплое и сильное тело дракона, нависающее над ней. Она не рассказывает об этом Сенге или кому‑либо ещё. Она даже не облекает эти образы в слова. Не знает как.

В моменты бодрствования Сенга приносит ей еду и новости из замка. Еда: сухой хлеб, привычная шотландская баранина. Россиль пошла бы на преступление ради фрукта, свежего и сочного, такого мягкого, чтобы впиться большим пальцем в сердцевину. Но в Гламисе ничего такого не растёт. Новости: Банко взял на себя повседневные дела крепости. Он запретил посылать друидов в деревни, но пока позволил Сенге остаться.

Скоро вернётся Макбет.

Однажды её навещает Флинс. Глаза у него из предосторожности завязаны шарфом. Некой части Россиль, семнадцатилетней девушке или зверьку, зализывающему раны, хочется оскорбить его, бросить, что он выглядит как суеверные дуры, которые в её присутствии трясутся и ёжатся от страха. Это как будто даже стоит новой боли – когда она представляет, как исказится при этих словах его лицо.

В конце концов она просто спрашивает:

– И каково сейчас твоей чести?

Он набирает в грудь воздуха:

– Не тебе говорить со мной о чести.

– Почему нет? – Россиль, морщась, садится. Боль таится внутри её, как свернувшаяся кольцами змея, готовая в любой момент напасть. – Меня избили, как и тысячи женщин до меня. Чести в этом никакой. А что вы собираетесь сказать моему мужу – что я сама умоляла об этом? Чтобы меня бичевали за провал? Он не станет винить меня, потому что это опозорит его самого – ведь это он вверил мне Гламис. Мои неудачи – это его неудачи. Так что можешь стойко придерживаться своей лжи, но она тебя не спасёт. Раз ты говоришь, что у меня нет чести, значит, мне нечего терять.

Флинс молчит. Рана, переходящая с шеи на плечо, хорошо зажила и стала гладкой и незаметной. Должно быть, это смущает его так же, как старый шрам на ухе. Детский шрам. Мальчик, играющий в мужчину, – вот что он такое, и этим будет всегда. Даже Россиль не смогла превратить его в нечто большее.

– Ты ведьма, – говорит он наконец.

– И всё же ты отлично ладил со мной, с ведьмой. Охотно поддерживал мои планы. Этот позор не исчезнет, Флинс, сын Банко. Как бы ты ни лгал в этой жизни, яд предательства останется в наследство будущим поколениям. Убирайся. Избавь меня от своего общества.

Вскоре действительно возвращается Макбет. Россиль не выходит встречать его во двор, но слышит скрежет открывающегося барбакана и топот сотен копыт по земле. В её комнате нет окон, поэтому она не может увидеть, каким он вернулся – ухмыляется ли он, гордый победой, размахивает ли в яростном триумфе знаменем своего клана, запачканном пылью и кровью. Это был бы лучший расклад, на который можно надеяться.

Она долгое время обдумывала, что ему сказать. Но верный ответ таков: ничего. Именно это мужчины больше всего хотят слышать от женщин. Он устроит свой мир, как ему удобно, и она безмолвно займёт отведённое ей место. Она снова ощущает себя новенькой в Гламисе: удивлённой невестой-чужестранкой, которая с запинкой произносит шотландские слова и трепещет от страха под своей вуалью. Её ляжки до сих пор покрыты болезненными ссадинами, и она не может спать на спине. Она лежит на животе, задрав платье до бёдер, чтобы хоть немного уменьшить боль.

Тяжкие шаги по полу заставляют её подскочить с кровати. Это шаги её мужа, поступь воина, стойкого и непоколебимого. За ним следуют другие, более мягкие и сбивчивые шаги.

Макбет заходит в комнату, за ним следуют двое слуг. Россиль медленно поднимает взгляд, из-под вуали осматривая его с ног до головы. В бороде не видно крови, но он весь потный после долгого пути, и лицо у него красное и обветренное. Его лоб прорезают глубокие морщины – Россиль не припоминает их прежде, до отъезда. Когда он направляется к ней, Россиль с удивлением понимает, что нахрапистые приближающиеся шаги принадлежали вовсе не ему. Её муж хромает.

Его боль так изумляет Россиль, что она невольно забывает своё решение молчать.

– Мой лорд, – ахает она встревоженно, – ты ранен!..

– Это пустяк, – отмахивается он.