Леди Макбет

В аббатстве в Наонете была книга о святых, где описывались их различные мученические кончины. Россиль помнит, что читала историю некой женщины, которую казнили за то, что она не отступилась от своей веры в Бога. Её заживо сожгли на костре. В книге говорилось, что она не сопротивлялась и даже не кричала, когда её тело поглощали языки пламени. Россиль украла эту книгу из библиотеки монахов и принесла к отцу. Тогда ей хватало глупости верить, будто Кривобород заинтересован в развитии ума своей внебрачной дочери.

– Какой смысл в мученичестве, если при этом даже не кричать? – спросила она. – Это же выглядит так, словно тебе нет дела до собственной жизни, раз ты не противишься её концу.

Герцог взглянул на неё с прохладным интересом.

– Любая земная агония слабее той, что представляется нам в воображении, – сказал он. – Девушке ни к чему было кричать. Каждый, кто смотрел на неё, мог представить себе её боль. Сама боль и есть протест.

– XI —

Сквозь трещины в стене в комнату просачивается рассвет: серый, неяркий свет будущего дня. Россиль лежит под одеялом на боку, подложив ладони под щёку. Рядом с ней вздымается над простынями обнажённое тело Макбета. Мощные плечи приподнимаются и опадают: он глубоко, медленно дышит во сне.

Прошло уже несколько часов, и эти часы Россиль не смогла заполнить сном: время текло сквозь неё, как воздух сквозь пустую оболочку. Время по-прежнему течёт сквозь неё. Странно, но она ничего больше не боится, даже боли при движении. Руки и ноги как будто чужие, непослушные. Маленькими усилиями, постепенно она пытается встать: убирает руки из-под щеки. Приподнимается на локтях. Привстаёт на колени. Одеяло спадает с тела. Она косится на Макбета, чтобы убедиться, что не потревожила его сон. Нет, он дышит так же ровно.

Россиль осматривается в посветлевшей комнате. Платье валяется на полу, аккуратное шитьё Сенги порвано. На складках белых простыней виднеются кровавые пятна всех возможных оттенков. Старая кровь, засохшая, осыпающаяся хлопьями, словно ржавчина. Свежая кровь, ярко-красная и влажная, можно испачкать палец, если коснуться пятна. Россиль опускает руку потрогать собственные бёдра сзади: от кожи отстают лишь твёрдые тёмные комки запёкшейся крови. На ляжках с внутренней стороны кровь свежая, ещё липкая.

Плащ неряшливой грудой высится на плитах там, где Россиль сбросила его накануне. Она становится на колени – переживает вспышку – и комкает плащ в руках, прижимает к груди. Он удивительно мягкий, она могла бы щупать его часами, осязая переход текстур: перья и мех, блестящий гладкий рог единорога. Все прочие её платья лежат в сундуке у изножья кровати. Она боится, что разбудит Макбета, если попробует открыть сундук. Потому она накидывает плащ на плечи, застёгивает у ключиц и складывает руки на груди так, чтобы прикрыть обнажённое тело.

Затем берёт со столика рядом с кроватью ещё один предмет и бесшумно выскальзывает за дверь.

В путь по извилистым коридорам, море колышется под ногами, поднимаясь и опускаясь. Россиль выходит в просоленный воздух двора. Глаза щиплет. Никто не попадается ей навстречу. Ни звука. Даже лошади не ржут в конюшнях, стоят безмолвно, и из ноздрей валит белёсый пар. Россиль припоминает, как ей было холодно, когда она впервые вышла из кареты в этот двор; теперь она даже не дрожит.

Барбакан, естественно, закрыт, поэтому ей приходится вылезать наружу между прутьями решётки. Это нетрудно: укрепления замка не строят с тем расчётом, чтобы сквозь них не могло протиснуться женское тело. Россиль босиком выходит на холм, идёт по жёсткой траве. Капли росы оседают на обнажённой коже. За спиной настойчиво гудит прилив, но его неколебимое упорство, жестокие кипящие волны – не то, что ей нужно. Тошно даже представить это. Вместо этого она спускается по тропинке с холма, своды стоп горят от того, что шагать приходится под уклон.

Она останавливается, добравшись до небольшой рощицы. Листва на деревьях яркая, сочно-зелёная, словно напоенная ливнем – хотя в Гламисе дождя не было уже несколько недель.

Поляна точно такая, какой ей помнилось, только трава не блестит от крови Флинса. В свой первый и последний приход сюда она ещё была леди Россиль, и ей были одинаково неудобны и новое королевство, и новый язык, и новое имя. Теперь всё это спадает с неё, как сухая змеиная кожа.

Густое переплетение ветвей защищает поляну от ветра, поэтому, заходя в озерцо, Россиль не слышит ни звука, кроме собственных шагов. В прозрачной воде дрожит её отражение, и по нему отчётливо видно, как она постепенно исчезает: сначала лодыжки, затем ноги, бёдра, грудь, и наконец она оказывается в воде по горло. Её серебристо-белые волосы расплываются лентами по водной глади.

Россиль ощущает, как из неё течёт кровь, но, как ни странно, она не загрязняет воду. Озерцо остаётся прозрачным, словно драгоценный камень, преломляющий свет. Её собственные ноги в воде кажутся гладкими, а когда она опускает руку потрогать кожу, уродливые выступающие шрамы словно исчезают. Вода сама удерживает её на плаву, ей даже не приходится перебирать ногами.