Леди Макбет

Этот вопрос задаёт ей стражник на посту у двери в подземную темницу. Россиль не ожидала столкнуться с ним наверху лестницы, не ожидала расспросов о своих намерениях. От этого внезапного столкновения в ней заново поднимает голову неуверенность – и желание сдаться без борьбы, позволить этому чувству захватить её полностью. Она не отвечает. При попытке открыть рот и вымолвить хоть слово язык повинуется ей с трудом.

Наконец она вскидывает голову, встречает взгляд стражника – сквозь вуаль – и говорит:

– Я хочу увидеть заключённого.

– Нельзя, запрет лорда.

– Лорд не узнает, – отрезает Россиль. – Или ты хочешь, чтобы я рассказала ему, что ты посмел тронуть меня в безлюдном коридоре без свидетелей?

Охранник бледнеет. Это грубая, топорная угроза. В ней нет ни удовольствия, ни победы. Будь она воином, она бы скорее его оглушила.

В паузе между её угрозой и его ответом под ногами у них особенно сильно шумит океан.

Наконец, скорчив гримасу, стражник говорит:

– Не задерживайтесь там.

– Я проведу там от силы пару минут.

Стражник отходит в сторону, и Россиль начинает спускаться по лестнице.

При одной мысли о подземелье всё тело Россиль охватывает болезненный жар. Уже на полпути вниз по лестнице у неё перед глазами вспыхивает, застит всё остальное ослепительный свет, и на его фоне оживают неприятно яркие воспоминания. Её голову грубо пригибают к столу, кружевная вуаль царапает губы и щёки. Холодный воздух на обнажённых ляжках. И боль, извечная боль, точно змея на тёплом от солнца камне: стоит потревожить её, и она вскинется в смертоносном броске.

От этих воспоминаний Россиль ощущает острое жжение в ногах. Нет, никому не следует знать об этом огне, пылающем у неё под кожей, нужно переживать боль молча, иначе все эти мужчины зарычат: «Безумна, она безумна!» – схватят её, скрутят, и в её череп вонзится трефин.

Она заставляет себя расправить плечи и ставит ногу на нижнюю ступеньку. Плащ волочится по грязным лужам. Россиль глядит строго прямо перед собой, избегая лишний раз смотреть на ржавые орудия пыток на стене, в особенности на кнут, испачканный её кровью, – и на искорёженные железные прутья камеры, где был заключён Лисандр.

Она останавливается перед второй камерой. Флинс сидит вплотную к левой стене, ближайшей к свету факела; он не прячется во тьме. Увидев её, он встаёт на ноги, и его рука машинально опускается к бедру, словно в поисках оружия. В любом случае меч бы ему не помог. Ему на шею надели железное кольцо, цепью соединённое со стеной. Он скован ошейником, как пёс.

Оттянув кольцо в сторону, Флинс поворачивает голову посмотреть на Россиль.

– Зачем ты здесь?

Почти тот же вопрос, что и у стражника, и вновь ей трудно дать ответ.

– Ты думал, вы просто так, безнаказанно побьёте меня и вас не постигнет возмездие?

В его взгляде сверкает ярость.

– И это стоило того? Твоя месть?

Он бы не задал такой вопрос мужчине. Всякий мужчина непременно выплатит долг кровью при первой возможности. Мир, повернувшийся на сторону другого, необходимо заново склонить к себе. Но в пользу женщины мир никогда не повернётся. Ей неподвластно склонить к себе чашу весов. Ей дано выбирать лишь из двух зол: влачить привычное существование в немоте и несправедливости или полностью разрушить порядок этого мира.

– Я не найду покоя и удовлетворения, пока ты не испустишь последний вздох, – произносит Россиль, в некотором смысле совершенно честно.

Долгая пауза. Серые глаза Флинса горят злобным огнём.

– Ты сказала мне хоть одно слово правды? – выплёвывает он. – Утверждая, что твой муж допустил ошибку, глядя на меня сверху вниз, что отец обошёлся со мной несправедливо, ты верила в это? Или нарочно оплетала меня паутиной своей лжи?

Россиль сжимает кулаки. Слова рвутся наружу сами, она не успевает остановиться:

– Я считаю, что мой муж во многом ошибается, – говорит она. – А твой отец – да, он обращался с тобой жестоко и пренебрежительно. И хотя я просила тебя о помощи, но никогда не заставляла ползать передо мной на брюхе. Мы могли бы быть союзниками. Даже друзьями. Ты называешь меня ведьмой, злобной искусительницей, бранишь последними словами, но это ты первый отвернулся от меня.

Ещё одна долгая пауза. Его глаза, сиявшие в свете факелов, делаются тусклыми, непроглядно серыми, как бурный океан.

– Ни слова не говори о моём отце. – Голос Флинса падает до шёпота. – Он был хорошим человеком. Простым и преданным. Он ни в чём не напоминал твоего отца, этого лживого горностая из Бретони, который продал тебя Макбету, как племенную кобылу. Который ценил в тебе только красивое личико.

В душе Россиль поднимается буря. Из ока этой бури столпом взмывает ввысь клокочущий вихрь ярости. Временами ей удаётся забыть об этой давней боли, но та не исчезает совсем – а теперь пробуждается с новой силой.