Леди Макбет

Россиль идёт к себе в комнату… Впрочем, это больше не её комната. Ей предстоит делить постель с мужем. И эта медвежья шкура больше ей не принадлежит. Сенга будет спать тут одна на маленькой узкой кровати. Россиль обнаруживает, что сейчас служанка сидит в единственном кресле, украшая вышивкой отрез серого полотна.

При виде Россиль она мгновенно встаёт и почтительно склоняет голову:

– Леди.

Как быстро она выучилась быть почтительной рабыней. Россиль чувствует, как желчь из пустого желудка подкатывает к горлу.

– Пожалуйста, – просит она. – Зови меня Россиль.

Сенга морщит лоб от напряжения, пытаясь выговорить ртом, привыкшим к шотландскому рычанию, характерные бретонские звуки.

– Россиль. – Она запинается. – Но вы ж всё равно моя леди.

– Я надеялась стать твоей подругой.

Какая глупая надежда. У Россиль никогда не было друзей, не привязанных к ней сторонним долгом. Другие женщины при дворе Кривоборода шарахались от неё, словно боялись заразиться ведьмовством. А мужчины, разумеется, не дружат с женщинами. Женщины нужны им в качестве жён, шлюх или служанок – и никем таким не могла бы стать Россиль, благородная дама, дочь герцога. После того юного конюха мальчишки из народа благоразумно держались от неё подальше. Хавис, её единственная подруга, была прикована к ней длинной цепью страха, звенья которой лежали в руках Хастейна и герцога.

Смерив её заинтересованным взглядом, Сенга кладёт незаконченную вышивку на подлокотник кресла и пересаживается на кровать. Похлопывает по перине рядом с собой.

– Тогда садись. Как подруга.

Россиль подходит. Садится на кровать, которая раньше принадлежала ей – в качестве единственного утешения. Теперь даже сесть на мягкую перину ощущается наказанием: повреждённая, испорченная кожа Россиль покрыта сеткой отвратительных струпьев, тёмных борозд запёкшейся крови, напоминающих скопище пиявок. Она заставляет себя сделать глубокий вдох и тянется поднять вуаль.

– Не бойся, – предупреждает она Сенгу. – Женщины от моего взгляда не впадают в безумие.

– Я не боюсь.

Её щёки обдаёт прохладный воздух. Такое же облегчение, словно умирающему от жажды дали вдоволь напиться. Россиль осознаёт, что она по-прежнему в ловушке, но ведь даже лошади бегают кругами по загону, представляя себе свободу.

Сенга наблюдает за ней, сощурившись, и Россиль приглядывается к ней в ответ. Служанка явно старше её, но ей не удаётся точно определить, насколько. Бёдра женщины раздались и погрузнели от родов. Как давно это было, гадает Россиль, сколько у неё детей? В её годы их может быть пятеро, шестеро или даже семеро. Семнадцатилетняя Россиль заметно запаздывает в этом деле, по возрасту она уже могла бы заполнить замок лорда сыновьями.

Однако для Россиль всё это так же чуждо и непонятно, как и язык норманнов. Её мать умерла, когда блестящее от крови тельце новорождённой выскользнуло между её ног. В младенчестве Россиль выхаживала слепая повитуха, имя которой она уже забыла. Хавис была ещё девицей – и девственницей.

Она вспоминает слухи о Сенге, те, из-за которых её изгнали из родной деревни, грозя обритой головой, платком, монашеским наплечником и неустанным покаянием перед Богом. Чего она искала в этих многочисленных совокуплениях? Удовольствия? Но ведь мужчин за это обычно не наказывают. Любви? А разве это грех? Россиль опускает ладони на бёдра. Где‑то глубоко внутри её до сих пор звучат отголоски того гула, живут воспоминания о сильных мускулах дракона, обвившегося вокруг её тела. Воспоминания – это всё, что ей осталось теперь.

– Возможен ли, – вдруг выпаливает она, – здесь, в Альбе, – брак по любви? Ребёнок, рождённый не из долга?

Взгляд Сенги немного смягчается, затем, напротив, становится суровым, но в конце снова смягчается.

– Вам семнадцать, да? Вы же сами почти дитя. Как вы будете жить… Ну вы же леди, из благородных, так что сами знаете. Как вашему мужу захочется – так у вас всю жизнь и будет. Именно так. Вряд ли у вас в стране по-другому было. Но у вас есть выбор, да. Вы можете притвориться, что подчиняетесь ему, потому что любите, и сына ему родите, потому что любите, и даже если поначалу это будет неправда, то потом сбудется. Вам хватит силы духа так обтесаться.

– Ты искала любви, когда ложилась со всеми теми мужчинами? – Россиль краснеет от смелости собственного вопроса.

Брови Сенги взлетают вверх, но спустя миг она уже сердится:

– Вот вы, леди, знаете хоть одну женщину с тремя детьми? Или больше?

Никогда не знала, думает Россиль, лично. Но видела их издалека. Крестьянки с опущенными долу глазами, а вокруг каждой – чумазый выводок. Отец выводка, если он и есть, угрюмо наблюдает издали, а вскоре разворачивается и бредёт, сгорбившись, работать в поле. Иногда Россиль не видела отца, и лишь дети, сгрудившись близ матери, цеплялись за её юбку, как растущие лозы. И – со стороны – всегда кривые усмешки, презрительное фырканье: могла бы уже и сдвинуть ноги, куда ей теперь прокормить такую ораву, теперь впору только собой торговать.

– Нет, не знаю, – признаётся Россиль.