Леди Макбет

У Россиль путаются мысли. Можно было бы разыграть из себя бесхитростную дурочку, которую вовлекли в замыслы за гранью её понимания, а затем силой оружия принудили молчать и подчиняться. Но муж слишком хорошо знает её – по крайней мере, знает леди Макбет. Ей не спрятаться под личиной святой невинности. Он видел её черную сердцевину. Он сам поддерживал в ней эту тьму, направлял в нужное ему русло, использовал в своих целях.

– Всё было так, как я сказала, – шепчет она. – Появились какие‑то мужчины. Флинс сразился с ними. Тогда я этого не понимала – должно быть, это были его сообщники, другие участники заговора. Я начала подозревать об этом в твоё отсутствие. Именно Банко отказался пытать принца. Я подумала, что они могут злоумышлять против тебя. Но когда я попыталась выступить против них, они меня избили.

В нынешних обстоятельствах это лучшая история, какую она может придумать. Она невиновна – я не знала, я и не представляла, что они изменники, – но в то же время не лишена хитрости – я начала подозревать, что они действуют против тебя. Она полностью соответствует тому месту, которое отвёл ей Макбет. Умна, но не слишком. Делает всё для его блага, его возвышения, его гордости. И возможно, узнав историю с её стороны, в будущем, когда Флинс обвинит её в прелюбодеянии, Макбет не пожелает слушать сказочки, которыми его пытается кормить мальчишка в цепях.

Лицо Макбета омрачается.

– Нужно было сказать мне сразу. У мужа и жены не должно быть секретов друг от друга.

Россиль вздрагивает.

– Прости. Я боялась, что они решат отомстить лично мне.

Спустя мгновение Макбет берёт её лицо в ладони. Поворачивает из стороны в сторону, словно приливная волна – ракушку. Собственная кожа кажется ей истончившейся до прозрачности.

– Тебе нечего их бояться, – уверенно говорит он. – Ты моя жена, ты королева. Флинс будет казнён, и измена умрёт вместе с ним. Можно всю жизнь кормить собаку с руки, и всё равно однажды она решит укусить тебя.

Собаки не кусают без причины. Они мыслящие, чувствующие существа. Но Россиль не осмеливается сказать это ему в лицо.

– Что же… – протягивает Макбет. – Ведьмы говорили о сыновьях – и это пророчество касается не только Банко. Я не уделял этому должного внимания раньше – но я не допущу, чтобы мой род прервался. Я буду спать с тобой каждую ночь, пока ты не понесёшь ребёнка. Если это будет девочка, от плода избавятся прежде, чем он появится на свет. Ты должна родить мне только сына. Ты поняла меня?

Это понимает любая живая женщина. Бессчётное множество раз Россиль своими глазами наблюдала, как это происходит: женщина беременеет. Её муж раздувает грудь колесом, гордый тем, что всему двору теперь видно доказательство его мужественности. Но в то же время оба напряжённо ждут, ожидание подобно стервятнику в засаде, о котором все знают, но никто не говорит. Сам мужчина также может игнорировать это мучительное ожидание и упиваться своей гордыней до рождения ребёнка – которое либо приумножит его честь, либо его опозорит. Нет ничего достойного в семени, порождающем дочерей.

Или он поступит так: при замке обычно держат женщину, которая видит то, что недоступно глазам смертных. Она может ощупать раздувшийся живот и по его форме понять, мальчик внутри или девочка. А потом – лишённое выражения лицо будущего отца спустя несколько долгих секунд сменяется облегчением или яростью, и он либо обнимает жену, либо тащит её прочь из комнаты. Она будет плакать, его это нимало не обеспокоит. Добрый мужчина затолкает ей в рот отвратительную на вкус смесь трав, и после этого зародыш ребёнка, девочки, выскользнет из неё, как месячная кровь. Мужчина менее добрый столкнёт её животом вперёд с лестницы: прыжок в никуда, отрезок пути, который миновали тысячи женщин, переживших подобное падение. Если она сломает себе зубы или разобьёт нос, это вполне допустимая жертва. На ней останутся следы этих постыдных ран, её муж будет ходить, опустив голову, пока не померкнет память об этом эпизоде, пока вновь растущий живот женщины не поманит их обоих надеждой на сына.

Россиль говорит:

– Я понимаю.

Её муж – отнюдь не добрый мужчина.

– Хорошо, – говорит Макбет.

Большой рукой он охватывает её затылок и притягивает её к себе, а потом целует в лоб. Россиль переносит всё молча, словно её кожа превратилась в кору, руки – в ветки, волосы – в листья. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, оставь меня в покое, отпусти меня, я всего лишь мёртвое существо – живое, но уже мёртвое – и не могу взрастить внутри себя новую жизнь. Боль больше не ощущается как протест. Это просто боль и ничего больше. Россиль чувствует себя живой, как дерево, и мёртвой, как камень.

Её разум снова ускользает.

Наконец Макбет отпускает её. Она смотрит ему в спину: он хромает прочь через зал, а иссиня-чёрное кровавое пятно у него под коленом растекается, разрастается, распространяется всё шире.