Леди Макбет

Она тут же слышит звон клинков. Стрелы привычно ложатся на полочки луков. Стрелки со всей силой мышц натягивают тетиву – и отпускают. Теперь слух Россиль – слух четырёх пар ушей – чуток, как у зайца. Когда стрела находит цель, раздаётся краткий, но сочный звук расходящейся плоти, словно разрезали спелый плод – с этим звуком человек лишается жизни. Россиль переходит на бег.

К тому моменту когда она достигает верха крепостной стены, она тяжело дышит, но ноги не болят – она обладает силой четверых. Лучники, стоящие вдоль зубчатой стены, не обращают на неё никакого внимания, хотя женщине находиться здесь опасно, находиться здесь опасно для кого угодно. Россиль находит пустую бойницу и приседает за ней.

Оттуда она видит, как армия Этельстана поднимается на холм. Вид у них более потрёпанный, чем она ожидала: одежда свисает лохмотьями, они идут по колено в грязи. Дождь сделал восхождение ещё более опасным: каждый шаг грозит гибельным падением со склона. Они сильно отличаются от шотландских воинов, которых Россиль встречала прежде: они не раскрашивают лица синим, не носят тартаны, отражающие сложные переплетения взаимоотношений между кланами. Но при этом они обуты в кожаные, прочные на вид сапоги, и среди всех их мечей не найти ни одного со ржавой рукоятью.

За их спинами остаётся роща деревьев – обычных деревьев. Кусты в ней – также обычные кусты. Животные, учуяв запах крови и огня, прячутся в логовах и норах. Россиль ощущает всё большую беспомощность, у неё начинают дрожать колени. Лес не может подняться на холм. И у солдат вряд ли получится подняться на этот холм. Большинство стрел с бессмысленным стуком падают в траву, но когда хоть одна настигает свою цель, она бьёт насмерть. Острый наконечник пронзает сердце, какой‑нибудь мужчина валится наземь, как убитый олень, дёргается и наконец замирает.

Ни один мужчина, рождённый женщиной. Кажется, вообще ни один не сумеет добраться до замка. Медленно, постепенно Россиль одолевает тяжкая паника, каждый удар сердца причиняет боль, словно ток крови под отёкшим синяком. Куда ей идти, как ей быть, если Гламис не падёт? Ей придётся вернуться во тьму или обратно в постель мужа? Та же участь, что и у всех женщин, она буквально сделалась животным, чтобы этого избежать…

Нет. Теперь она несёт на себе бремя всех четверых, их разрушенных надежд и задавленных желаний, и она не может потерпеть неудачу.

Нет, пятерых. Есть ещё Сенга. Её позвоночник сковывает ледяной страх. Россиль не даст ей повторить судьбу Хавис; она голыми руками разнесёт по камешку стены замка. Именно это заставляет её повернуть назад и броситься бегом с крепостной стены, волосы, выбившиеся из кос, струятся позади неё. Влажный подол путается в ногах, но она ни разу не запинается. Море вырывается из-под стены замка, стремясь к свету, и Россиль мчится вперёд столь же неотвратимо, словно её увлекает с собой невидимый подземный прилив.

Новые сильные ноги несут её к комнате Сенги. Россиль пытается повернуть ручку, но та лязгает и не поддаётся. Дверь чем‑то подпёрта изнутри. Прижавшись к створке губами, Россиль зовёт служанку по имени.

Миг – не дольше удара сердца. Затем дерево скрежещет о камень, и дверь чуть-чуть приоткрывается. В узкой щели возникает лицо Сенги. Морщины на её лбу словно сделались ещё глубже, глаза заплаканные. Она бормочет заплетающимся языком:

– Леди, я… я уж думала, вы умерли, совсем умерли…

– Нет, – качает головой Россиль. – Я здесь.

И тогда Сенга открывает дверь на достаточную ширину, чтобы она могла зайти внутрь.

В комнате она видит, что Сенга заперлась, зажав дверную ручку стулом, – с такой находчивостью, словно ей доводилось делать это раньше. Она извлекла из очага кочергу – и теперь цепляется за это немудрёное оружие до побелевших костяшек пальцев.

Заметив взгляд Россиль, она поясняет:

– Здесь скоро будут солдаты. Но я не стану облегчать им задачу.

– Они тебя не получат, – резко говорит Россиль. – Даже если твоей деревни больше нет, твой дом теперь рядом со мной, навсегда. Мы будем свободны.

Сенга озабоченно морщит лоб:

– Но как?

Россиль берёт её за руку. Ладонь у Сенги тёплая, и под кожей, местами жёсткой, местами мягкой, Россиль различает чужой пульс, трепещущее биение жизни.

Нет времени даже собрать вещи. Она ведёт Сенгу прочь из комнаты и дальше по коридорам, слушая свист стрел и лязг клинков. Умирающие валятся наземь, точно скошенные сорняки. Её единственная надежда – что в горячке боя, в дыму и крови, никто не заметит тихий побег двух женщин.

Быстрым шагом они спускаются в безлюдный двор – все воины либо сидят, согнувшись, с луками у бойниц, либо рубятся с врагами на вершине холма. По пути к конюшне мысли Россиль беспорядочно скачут: «Взять одну лошадь, она привлечёт меньше внимания, нет, всё же нужна вторая, одна быстро устанет везти двух всадниц, и наполнить фляги в седельных сумках, неизвестно, когда мы ещё найдём чистую воду, но тогда они будут хлопать лошадь по бокам и кто‑нибудь может услышать…»