Легенда о сердце леса

На остановке больше людей, чем в предыдущие дни, возможно, потому что сегодня пятница. Все одеты в тёмную одежду. Люди в шарфах, перчатках, пальто и пуховиках в самой унылой гамме серого, синего и коричневого цветов толпятся под навесом, стараясь не касаться друг друга. Один мужчина уходит оттуда как раз в тот момент, когда я прихожу, как будто он устал ждать или как будто мы все не можем поместиться, и он должен освободить место для меня.

Джон встречает меня с улыбкой.

– Эй, такими темпами ты вернёшься в класс раньше, чем к твоему отсутствию успеют привыкнуть, – говорю я.

– Не думаю, что они сильно скучают по мне.

– О чём ты? Ты уже неделю как главная тема для разговоров. А тут ещё и Диана…

Я смотрю на него краем глаза, но он ни единым жестом не даёт понять, что между ними. Вообще, это немного странно, как будто он не понимает, о чём я говорю. Я рассказываю ему, как она была расстроена в первый день, и старательно умалчиваю о том, что я видела в её мыслях.

– Я не помню, когда мы говорили в последний раз.

Он молчит, уставившись куда-то по ту сторону окна. Я думаю, он пытается найти этот момент в своей памяти, и проходит целая вечность, прежде чем он возвращается к разговору:

– В глубине души мне жаль её. Она чувствует себя очень одинокой.

– Но все её обожают! С ней рядом всегда её подружки. Они будто живут только для неё. А мальчики… – Я оставляю предложение висеть в воздухе.

– Это показуха, Зойла. Настолько ненастоящее, что она даже не знает, кто она. Ей нужно, чтобы все восхищались ею, чтобы все ей завидовали. У неё нет друзей, у неё есть подданные.

Я заставляю себя улыбнуться, что даётся мне с трудом. Довольно болезненно слышать, с каким презрением он говорит о лжи и людях, которые скрывают, кем являются на самом деле. К грузу печали у меня в груди прибавляется очередная порция.

Словно понимая, что я не хочу больше говорить о Диане, Джон просит меня подойти ближе. Он приподнимает простыню, чтобы показать мне шрам, всё ещё тёмно-розовый, как червяк, прилипший к его коже, с двумя скобами. Я знаю, что находится под этой отметиной, потому что видела, потому что была там внутри, но я не могу сказать ему об этом. Я очень медленно провожу по нему пальцем. Я чувствую кровь под кожей, чувствую, как крошечные клетки срастаются под моим пальцем. Я слышу, как у Джона колотится сердце, и внезапно его мышцы напрягаются. Меньше чем через секунду он накрывается простынёй, краснеет, и я слышу, как захлопывается дверь. Не знаю, в каком порядке произошли эти три события. Он раньше меня услышал, как его мать вошла в палату, застав нас врасплох. У меня такой слух, что я слышу сердцебиение тех, кто рядом со мной, даже тех, кто далеко. Я могу слышать, о чём они думают, иногда даже не желая того, но я не почувствовала, как Грета подошла к двери, повернула ручку и вошла в палату. Может быть, потому что меня заворожил полузаживший шрам.

– Ох, как мило, Зойла. Джон не захочет выздоравливать, если ты будешь его так баловать.

Ей приятно видеть нас вместе. Она хотела бы, чтобы её предположения оказались правдой. Я качаю головой и молча ругаю себя за то, что снова подслушиваю её мысли. А она делает вид, что кто-то зовёт её из коридора или кафетерия, и оставляет нас одних.

– Не подведи её, – говорит Джон с очень грустной улыбкой, – ты её последняя надежда.

Я не знаю, что ответить. Джон всё ещё улыбается, как тогда, когда я вошла, но это теперь вынужденная улыбка, такая грустная, что на неё трудно смотреть. Вокруг него клубится серое облако. В последнее время я много практиковалась, и моя гипотеза оказалась верна: если я улавливаю чувства других людей, то не могу слышать, о чём они думают, и в большинстве случаев у меня есть выбор. Мне нравится видеть, что чувствует Джон, поэтому иногда я надолго задерживаюсь на этом образе. Мой особый калейдоскоп. С бабушкой, с Гретой, с людьми вокруг меня в автобусе мне приходится концентрироваться, чтобы не слышать их голоса или слышать только то, что я хочу, но что-то мешает мне подглядывать за Джоном. Облака вокруг него настолько изменчивы, что я перестала искать им объяснение и просто наслаждаюсь ими. Ничто из того, о чём он думает или говорит, не может быть настолько умопомрачительным.

– Ты ничего не скажешь?

Его голос разрушает образ.

– Извини, я думала…

– О том, что я сказал тебе о своей матери?

– О том, что мы будем делать, когда ты выйдешь отсюда, – вру я ему.

Глава 13 Неважно, чего я хочу

На выходе из больницы я замечаю покалывание на шее, чуть выше солнечной метки, поэтому я не удивлена, что Лиам ждёт меня. Возможно, эти любопытные татуировки действуют как детектор близости или своего рода связь. Он одет в то же длинное пальто, которое было на Гербе в первый день, когда я его увидела, и не знаю почему, но это меня беспокоит. Может быть, потому, что я не могу привыкнуть к тому, что Лиам такой эльфийский. Я отодвигаю проблемы Джона и его матери куда-то на задворки своего сознания, потому что мне нужно полностью сконцентрироваться, чтобы поговорить с братом.