Легенда старого Чеколтана

— Сегодня утром на стройке ковш экскаватора вынул крупнокалиберный снаряд. Командование поставило перед нами задачу: обследовать место строительства, берега бухты и, если встретятся взрывоопасные предметы — уничтожить. Туда уже выехал старший техник-лейтенант Бондарук вместе с Ковалем и Колокольниковым.

— Все ясно! Что там за стройка, если не секрет?

— Какой же секрет, если вы теперь там работать будете! На берегу бухты Караташ обнаружено крупное рудное месторождение. О нем знали и раньше, но оно почему-то считалось очаговым, не имеющим промышленного значения, добыча руды велась полукустарным способом, руда эта считалась не особенно ценной. В период оккупации немцы вели там какие-то работы, но, по-видимому, прекратили. А сейчас там начато строительство обогатительного комбината, расширяется шоссейная, подводится железная дорога, и, возможно, будет углубляться вход в бухту, чтобы сделать ее доступной для кораблей. Ну и вполне понятно — нужно обеспечить безопасность работы строителей.

* * *

Катер вышел из порта вечером. На западе сбежались оплавленные жаром заката тучи. Они темнели, густели, пока, наконец, не загнали узкую полосу зари в море, и оно сразу же остыло, потускнело.

А потом и тучи и море исчезли, растворились в темноте берега, да и огни города скрылись за горбатым мысом. Казалось, в мире ничего не осталось, кроме приглушенного рокота моторов да голубоватого сияния звезд.

Шорохов стоял на самом носу катеьра, навстречу ему неслась темнота, ветер от быстрого хода упруго давил в лицо, груд. И вдруг у него возникло такое ощущение, словно он летит между морем и небом и трудно понять, где верх, где низ — звездная глубина отражалась в неподвижно застывшем море. Было немного жутко и радостно, будто в хорошем, счастливом сне, после которого долго ходишь улыбаясь.

— Курс — триста! — донеслось с мостика.

Катер стал медленно поворачиваться вправо. Ощущение полета исчезло, но очарование сказочно красивой ночи осталось. Все так же мерцали в вышине бесконечно далекие огоньки, и быстро мчащийся катер перемешивал их отражение. А позади искрилось море, светлая дорога тянулась почти до горизонта.

Вот уже и ручка ковша Большой Медведицы поднялась высоко, вытянувшись почти до зенита, а Шорохов все не уходил в кубрик. Он стоял и смотрел в темноту ночи, и в мыслях его мелькали воспоминания детства, юности, учебы, и часто-часто вставало перед ним бесконечно дорогое Олино лицо с чуть припухшими губами и голубыми, точно степные дали, глазами.

В каюту Шорохов спустился за полночь. Лег на койку и сразу же заснул. Проснулся он оттого, что прекратился уже ставший привычным шум мотора. Виктор оделся и поднялся на палубу.

Наступило утро, но теперь вместо ночной темноты все заволокло серой влажной пеленой тумана. Складки его казались ощутимо тяжелыми, они стлались по воде, наползали на нос и корму катера, каплями оседали на рубке.

— При такой видимости разве найдешь вход в эту чертову щель, — проворчал командир катера. — Придется отстаиваться…

Шорохов промолчал, глядя на серую, потерявшую все краски воду. Незаметно для глаза картина начала меняться: море все больше и больше светлело, туман наливался молочной белизной, становился каким-то матово-прозрачным. Поднялся ветер; он перемешивал глыбы тумана, разрывал их на куски, и вот вверху появилось окно в яркую синеву неба; оно медленно ширилось, все дальше и дальше отгоняя клубящуюся молочно-белую пелену. И море словно вдруг ожило — засверкало, заискрилось солнечными бликами. Неожиданно из туманного облака вынырнула темная гряда скал, скрылась, снова показалась, уже освещенная косыми лучами солнца. Скоро туман растаял совсем, и только кое-где еще плыли его призрачные струйки.

Зарокотал мотор, и катер двинулся прямо к берегу, на, казалось, сплошную каменную стену.

«Куда же он идет?» — подумал Шорохов.

Но скалы словно немного раздвинулись, катер вошел в образовавшийся просвет, а через несколько минут очутился в небольшой бухте, со всех сторон огражденной скалами.

И такая тишина стояла вокруг, таким покоем веяло от воды, от мрачноватых сизых скал, так успокаивающе пофыркивал экскаватор на стройке, что просто не верилось, как мог попасть сюда неразорвавшийся снаряд.

Бондарук, Коваль и Колокольников встречали Шорохова. Они были в одинаковых темно-синих комбинезонах, одинаковых беретах, только у Бондарука к берету прикреплена офицерская эмблема. Поздоровались, а затем Бондарук сказал:

— Если ты, товарищ лейтенант, не очень устал, приступим к делу…

…Снаряд еще вчера был обезврежен, отвезен на безопасное расстояние, а сейчас моряки проверяли каждый сантиметр почвы. Переодевшись в такой же, как и у всех, комбинезон, Шорохов взял в руки прибор.

Не одну сотню метров прошагал Виктор, и только однажды стрелки дернулись вправо, но оказалось, что это старая, изъеденная ржавчиной, вдавленная в землю и заросшая травой консервная банка.

— Наверно, тот снаряд сюда как-то случайно попал, — сказал Шорохов, когда все четверо уселись на гранитный обломок скалы.