Легенда старого Чеколтана

И снова мысли возвратились к Налетову. Что двигает такими людьми? Стремление сделать что-то полезное родине, народу? Да нет, на одном стремлении тут далеко не уедешь. Нужна еще какая-то страстность, увлеченность делом. Вот именно увлеченность, — и Виктор даже улыбнулся, радуясь удачно найденному слову.

Сколько их, увлекающихся людей, ищущих свою terram incognitam и находящих ее! Взять хотя бы Бондарука. Увлечен прибором, даже здесь каждую свободную минуту ему отдает. Вот и сейчас пошел к главному инженеру стройки, узнав, что тот увлекается электроникой… Правда, Виктор и сейчас не знает, что это за прибор, но это уже не так важно.

А Рыбаков? Ведь рассказывают же, что он однажды никому не разрешил разоружать обнаруженную мину новой конструкции, хотя сам был болен.

«Еще испортят, — сказал он, — и тогда мы не узнаем ее устройство…»

И здесь опять та же увлеченность.

Ну, а он, Шорохов? Чем увлечен, без чего не может прожить, где его неведомая земля? Мечтал о море, о кораблях. В основном сбылось, стал моряком, офицером, минером. Но ведь слушателям своим он рассказывает только то, что уже известно, что есть в учебниках, образно говоря, смотрит на мир чужими глазами. А нужно говорить о том, что им неизвестно и чего они ни от кого, кроме него, услышать не смогут. Значит, нужно самому научиться видеть, узнать в совершенстве мины всех систем, открыть закономерность в устройстве ловушек. Ведь не может быть, чтобы они ставили «камуфлеты» где придется. Должна же быть какая-то закономерность!

«Надо поговорить об этом с Рыбаковым», — решил Виктор и направился к окну. Где-то неподалеку заиграл баян. Вскоре звуки его стали удаляться — матросы направились к клубу. А Шорохов так и остался у окна — и перед его глазами из ночной темноты возникло лицо Оли, его Оли. Самой дорогой, самой хорошей!..

Еще день-два, они закончат здесь работу, и он снова увидит Олю. И тогда обязательно попросит ее быть его женой. Женой! Чтобы уже никогда больше не разлучаться, пройти всю жизнь вместе, плечом к плечу…

* * *

Крутой склон в нескольких местах пересечен неглубокими рвами — следами полузасыпанных, заросших травой и кустарником окопов. Почти на самом берегу бухты, неподалеку от одного из таких окопов и стоял памятник. Тщательно обследовав почву, моряки подошли к нему. На высоком, по грудь человеку обелиске, на его стороне, обращенной к морю, укреплена темная, местами позеленевшая от времени медная пластинка, сделанная, по-видимому, из артиллерийской гильзы. В верхней части ее выгравирован якорь, а ниже морякам удалось разобрать надпись:

«Моряк отряда морской пехоты Н. Соколов, погибший при выполнении боевого задания».

И дата.

— Один из тех, кто выбивал отсюда немцев, — негромко сказал Бондарук.

Постояв еще несколько минут около обелиска, моряки продолжали проверять местность.

Задумчиво шагал Шорохов по траве, прислушиваясь к ровному гудению в наушниках миноискателя.

«Ну, кто сейчас знает об этом памятнике? — думал он. — Хорошо, что мы его обнаружили. Уберем могилу, надпись обновим… Надо бы перенести останки Соколова куда-нибудь поближе к стройке, что ли… И памятник хороший поставить. Моряк заслужил это…»

Уже далеченько отошел лейтенант от памятника, а все нет-нет, да и взглянет на него.

«О нем, наверное, сообщили. И родным, и в архивах какие-нибудь документы остались… А вот Федор…»

Вспомнилась тревога Оли за судьбу пропавшего без вести брата, скорбные глаза ее матери, глаза, горе в которых так навек и останется.

«А может, и он где-нибудь вот так же похоронен? Да нет, тогда знали бы его могилу, были бы очевидцы если не гибели, так похорон… А то ничего — пропал без вести… Действительно, неприятное слово — «без вести», — и Виктор, как тогда Оля, передернул плечами, словно от озноба.

«Что же все-таки могло с ним случиться? Утонул? Сожгло взрывом снаряда или бомбы?» — и Шорохову вспомнился рассказ одного соученика, ленинградца. Тот сам видел, как упала большая бомба около одиноко идущей женщины. После взрыва только воронка осталась на мостовой — больше ничего. Поди узнай, что это была за женщина, испарившаяся в огне взрыва…

«Он здесь, в этих местах воевал… Потому я сюда и приехала на практику», — говорила Оля.

«В этих местах… Здесь долго шли бои… Стычки возникали в самых неожиданных, самых глухих местах… Мудрено ли потерять человека? Упал он, убитый, за куст, а отряд пошел дальше. И только потом, после нескольких переходов, вспомнят: «А где же Иван, или Петр, или Василий?..» Нету. И никто не знает где. Пропал… Пропал без вести…»

Идет Шорохов по изрытой взрывами земле, думает свои невеселые думы, и горечью наливается сердце за тех, кто пропал без вести, кто погиб без свидетелей, чей подвиг остался неизвестным…

Остановился, огляделся. Позади идут Бондарук и Колокольников, чуть в стороне — Коваль.

«Проверю вот этот участок до бухты», — решил и зашагал прямо на небольшой, светло-коричневый, поросший редкой травой бугор, по-видимому, остаток окопа.