Легенда старого Чеколтана

— Обожди, не перебивай, а то опять забуду. Значит, так, в случае чего — на меня рассчитывай, с легководолазным делом я тоже знаком. А теперь вот о чем я тебе хотел сказать, да заморочил ты мне голову своими камнями, — чего нас на подсобных работах стали использовать, то подай, то принеси? Мы минеры, пусть обучат нас водолазному делу, тоже станем дно бухты проверять…

* * *

Не откладывая дела в долгий ящик, матросы решили действовать. Но Бондарука и Шорохова им найти не удалось, капитан-лейтенант Обуховский ушел к начальнику строительства, водолазы занялись стиркой, и на боте сидел один мичман Довбыш, читал газету, по обыкновению отставив от себя ее почти на метр и время от времени шевеля губами.

— Ну, с этим говорить бесполезно, — махнул рукой Колокольников. — Из него и клещами слова не вытянешь, а если и скажет, то что-нибудь вроде: «Побачимо!..» или «Будет видно…»

— Попыток — не убыток, попробуем!..

И друзья решили на всякий случай пощупать почву.

Подошли к боту, поприветствовали:

— Здравия желаем, товарищ мичман!

Взглянул искоса, буркнул:

— Здоровы будьте! Только вроде бы мы сегодня виделись…

И продолжал читать, шевеля губами. Тогда Колокольников решил идти напропалую:

— Товарищ мичман, ведь водолазы, наверное, устают за день?

— Устают! Хм, чего ж тут уставать?! Под воду идут посменно, а глубина здесь… — мичман фыркнул, вспомнив замечание одного из водолазов, — пять тысяч миллиметров!.. Да вам-то, собственно говоря, какая забота?

— Мы тоже хотим водолазами стать. Быстрее дело пойдет.

— Водолазами?! Хм… Водолазами, значит?..

— Мы легководолазную аппаратуру знаем, а в учебном отряде проходили и устройство скафандра, и правила спуска.

— Ишь, как у вас все просто получается… Избаловали вас, что ни захотел — подавай!.. — ворчливо говорил чем-то недовольный мичман. — Учиться надо — пожалуйста, хоть школа, хоть институт… Специальность потребовалась — любая…

— Так это же хорошо! — невольно воскликнул Коваль.

— Я и не говорю, что плохо. Только… Попробовали бы вы в старое время хорошую специальность получить, да если бы еще без отца остались…

По-видимому, мичману вспомнились нелегкие годы своего детства, и он еще более нахмурился.

— Товарищ мичман, а мы тоже без отцов выросли, — с необычной для себя серьезностью сказал Колокольников. — И у меня, и у Павлика отцы на фронте погибли. А у меня еще и мать… И матери не было. Сначала у бабушки, потом в детдоме воспитывался.

Мичман отложил газету, пристально посмотрел на моряков.

— Так чего вы на берегу стоите? Идите на борт, — пригласил он.

Друзья поднялись по сходне, сели на свернутые шланги.

— Так, значит, тоже сироты…

— Ну, какие же мы сироты! — возразил Коваль. — И люди, и государство помогало. Хотя, конечно, всякое бывало…

— А я хлебнул сиротского горя, — сказал Довбыш и замолчал, глядя вдаль бледно-голубыми, словно выцветшими от моря и солнца глазами.

Коваль и Колокольников тоже молчали, ждали, когда же снова заговорит мичман. Но тот мог часами не раскрывать рта, и Дамир не выдержал, спросил:

— Товарищ мичман, а верно, что вы сорок лет во флоте служите?

— Сорок не сорок, но около этого…

Матросы думали, что Довбыш снова надолго замолчит, но тот неожиданно заговорил:

— С морем я еще пацаном, чуть ли не с пеленок породнился. Родился я в Николаеве…

— В Николаеве? — перебил Коваль. — Так ведь и я оттуда!..

— Из Николаева?

— Не из самого города, но недалеко. Вверх по Бугу километрах в ста пятидесяти есть село, так оно и называется — Бугское. Вот я оттуда.

— Ну как же, как же — слыхал! — хотя по глазам мичмана было видно: вряд ли он слыхал об этом селе, а если и слышал, так давно забыл — сколько прошло времени, как он уехал из родного города. — И бывал в Николаеве?

— Не раз. Даже хотел поступить учиться в педагогический институт, да пришлось на службу пойти…

— Ну, да, понятно…

Довбыш пожевал губами.

— Так я говорю, для ребятишек в городе — раздолье…

Неожиданно для матросов, да, кажется, и для самого себя, мичман Иван Матвеевич Довбыш разговорился. Трудно сказать, что на него так подействовало: вечер ли, невольно наводящий на раздумья, воспоминания ли о далеком детстве, присутствие ли двух матросов, судьба которых была несколько сходна с его судьбой, или то, что встретил земляка. А может быть, все это, вместе взятое, только морщины на его лице разгладились, всегда насупленные брови приподнялись, в глазах появилось мечтательное выражение.

— …Раздолье там для ребятишек, — продолжал мичман, и даже голос у него переменился, стал мягче, исчезли хрипловатые нотки. — Город на полуострове стоит: с одной стороны Ингул течет, а с востока и юга — излучина Буга огибает. Куда ни пойди — всюду вода. Да мне долго гулевать не пришлось. Батько у меня работал на французском заводе, в то время так судостроительный завод называли. Мне еще десяти не минуло, когда он помер, а через год мать устроила меня кухаренком на рыбацкий дубок.

— Это что-то вроде кока? — спросил Колокольников.