Легенда старого Чеколтана

— Спустили его на воду, а испытания в Севастополе проводились. Говорили, все что-то у него не ладилось: то с моторами, то с батареями… Потом я служить ушел. Снова увидел минзаг уже в Севастополе, в подводной бригаде он был — наши спасатели рядом с подлодками стояли. Сходил на корабль — все-таки и мой труд в него был вложен. Даже земляка там встретил, вместе заклепки нагревали. Рассказывали хлопцы, несколько раз они в море ходили, мины ставили. На них будто бы немецкий крейсер подорвался, подводная лодка, турецкий пароход…

Об этом Виктор читал и потому прямо спросил:

— А куда сам «Краб» делся?

— Белогвардейцы утопили его, когда их из Крыма турнули. Да не только «Краба» — еще одиннадцать подводных лодок.

— Не подняли его?

— Нет… Искали, да не нашли. Глубина там… Правда, одну лодку, ту, что поближе к берегу была затоплена, подняли. На металлолом пошла. Взялись за «Марию». Да и у нее все днище оказалось покореженным. Разрезали ее в доке на металл.

— Как все-таки погиб этот линкор? — спросил Колокольников.

— Что можно на это ответить? Как и почему произошел взрыв — точно не установлено, — сказал Крестич. — В 1916 году была создана правительственная комиссия. Руководил ею известный кораблестроитель академик Алексей Николаевич Крылов. Комиссия рассмотрела все возможные варианты гибели корабля и пришла к выводу, что здесь налицо злой умысел.

— Так тогда и говорили, что германские шпионы подорвали линкор, — кивнул головой Довбыш. — Да-а… А как подняли мы «Марию», меня на Балтику перевели «Русалку» искать.

— Какую «Русалку»? — спросил Коваль.

— Темный ты человек, как я посмотрю, а еще историком собираешься стать, — сказал Колокольников, положив своему другу руку на плечо. — Нужно читать художественную литературу…

— Разве об этом броненосце что-нибудь написано?

— А как же! В повести «Черное море» Ка Ге (Колокольников так и сказал: «ка» «ге») Паустовского.

— Это писатель такой? Как же, как же, читал!.. Только я до того места еще не дошел. Разве успеешь все прочитать? Работы ж по горло!..

Обуховский взглянул на Шорохова, и оба понимающе улыбнулись. Капитан-лейтенант всего несколько дней назад по-дружески рассказал Виктору, что мичман никогда ничего не читает, кроме флотской газеты и наставлений по водолазному делу, но стесняется признаться в этом и, когда речь заходит о книгах, всегда говорит: «Добрая книга, да я ее только начал читать» или же: «Я еще до того места не дошел», и неизменно добавляет: «Да разве ж их все прочитаешь? Работы ж по горло!..»

— Расскажите о «Русалке», — попросил Крестич.

— Да разве ж я сумею так рассказать, как писатель, — начал мичман и стал рассказывать о трагической гибели в Финском заливе броненосца «Русалка», о поисках его, спустя почти сорок лет после гибели, советскими водолазами.

— Этому кораблю памятник в Таллине есть, — сказал Довбыш. — Сейчас я фотографию принесу, — и ушел в палатку.

Обуховский подложил в костер несколько досок, сноп искр взвился вверх, и казалось, что в небо кто-то бросил еще пригоршню звезд; огонь немного ослабел, а затем разгорелся с новой силой.

Мичман принес фотографию. На высоком, в форме утеса, пьедестале высилась фигура ангела с венком славы в руке. У подножия пьедестала — группа моряков. Приглядевшись, можно было найти и мичмана. Был он и тогда такой же — плотно сбитый, плечистый, только усы не опускались вниз, как сейчас, а торчали в стороны, да талия была значительно тоньше.

Обождав, когда все рассмотрят фотографию, мичман вынул из кармана старинные массивные часы фирмы Павла Буре, которым, кстати, он доверял больше, чем любым современным, и голосом, в котором вдруг послышались строгие боцманские нотки, предложил:

— Спать пора, товарищи, спать! Завтра работа…

* * *

Комбинезон после стирки так сел, что в нем было неудобно работать, и Шорохов снял его, оставшись в одних трусах.

— Наденьте тельняшку, — посоветовал Крестич.

— Не надо, — отмахнулся Шорохов.

Он поправил ремешки ларингофона, берет и, перепрыгнув через гряду скал, пошел к мине. Теперь он остался один на один с сигарой трехметровой длины и более чем полуметровой толщины, начиненной почти тонной сильнейшего взрывчатого вещества, и только красная ниточка провода связывала его с оставшимися за скалой товарищами.

Как все было просто, когда он разряжал собранную Бондаруком и уже обезвреженную капитаном третьего ранга мину! Тогда стукнул нечаянно по корпусу ключом и вслед за этим услышал спокойный голос Рыбакова:

— Здесь не учебный кабинет и в мине — не хлопушка. От такого удара может сработать акустический взрыватель…

И все. А сейчас перед ним сложный механизм, устройство которого он знает весьма и весьма приблизительно. Что нового применил в этой мине конструктор, что скрывалось за возгласом Бондарука: «Здесь!..»?

Да, нелегко придется. Маловато у него еще умения, опыта. Остается — выдержка, настойчивость, осторожность. Когда Шорохов шел к мине по гладкой, нагретой солнцем гальке, мелькнула мысль:

«Может быть, на скале появится еще один обелиск…»