Легкий мужской роман

Задержитесь с нами еще ненадолго, читатель. Я приоткрою вам душу, хоть и не следует делать это в романе слишком часто. Это куда интимнее, чем прикоснуться к обнаженному женскому телу. Нашло, знаете. В очередной раз, вдохновленный цинизмом и чувством свободы, я сказал очередной Люське чистую правду: «Дорогая, сегодня я буду любить тебя вечно». Я все делал просто и естественно. Без пышных фраз и жестов, без надрыва и клятв. И в очередной раз Люську прошиб ненаигранный озноб любви.

И вдруг до меня дошло: между нами происходит настоящее. Я хочу сказать, я испытывал именно то, что заключено было в моих словах, и Люська понимала это и не только не обижалась на мое откровение, но плакала от счастья. Я-то всегда считал, что в моих словах сокрыто что-то вроде следующего: мадам, я опьянен вами, для меня не существует никого, кроме вас – в эту минуту; но увы, мадам, минута минула и – потом вы мне не нужны; любить вас сию минуту – значит не любить вас, мадам. Вот что я произносил в согласии с совестью и помимо воли. Мне казалось, я предлагаю женщине ничтожную малость. А ничего другого предложить был я не в состоянии.

Но я оказался глупее женщин. Мои Люськи, гениальные бабы, умели жить мгновениями не хуже меня. Возможно, они-то и научили меня жить мгновениями. Они не обижались на то, что мне казалось, будто я их не люблю. Гораздо больше ценили они то, что я распростерт у их ног в эту минуту. А потом – суп с котом. Эта минута была похищена у вечности. И у нас все было настоящее: мои слова, мои чувства, и страсть, и слезы, и любовь. А другого настоящего в их жизни просто не бывало.

Но чего же искал я?

А я искал другого настоящего, вечного настоящего. Только вечное я ценил как настоящее. Кто вбил в меня эту дурь? Когда?

Теперь я стал понимать, что мука долгой, продленной, вечно длящейся любви, – это попытка удержать жизнь, прикоснуться к вечности, остановить мгновенье. Мне хотелось однажды честно произнести: «Дорогая, сегодня я буду любить тебя вечно, как было вчера и как будет завтра. Всегда». Когда дело идет к концу жизни, хочется говорить «навсегда» и «никогда». Это идеал, абсолют, вечный огонь и вечный двигатель. Это миф. Так не бывает. И я это знал. Но куда-то ушло мое знание, перед глазами стояло сказочных овальных форм марево, которое мне что-то сладко шептало, и расстаться с этим мгновением было выше моих сил…

Впрочем, кому интересны сексуальные фантазии и воспоминания мыслящего джентльмена, да вдобавок склонного к экстремальной честности.

Глава 9

Вы подумали, что я решил удивить вас историей с Люськой 17?

Если это так, то я невольно ввел вас в заблуждение. Боюсь, мы не поняли друг друга, любезный читатель. Не вижу ничего удивительного в том, что двое приличных, уже поживших людей бросились в объятия друг друга. Это более чем естественно. Все естественное не вызывает у меня удивления. Обыкновенная трагедия, не более того. Это мой дар, дар философа: любоваться естественным в человеке.

Меня удивляют вещи, которые я не в состоянии понять, которые выше моего понимания. Например, меня удивляет, как можно с жадным любопытством и неиссякаемым интересом поглощать занудно-примитивные латиноамериканские (или просто американские) сериалы? Казалось бы, не мылом единым, господа, ан нет. За уши не оттащишь. Я разговариваю с прилежными зрителями сериалов как с космонавтами, акванавтами или аргонавтами, зрители сии умеют то, что недоступно моему воображению. Я с большим почтением, переходящим в уважение, смотрю на них как на Феномен. Они для меня в одном ряду с Моцартом, коммунизмом и религией. Как им, дядям и тетям, удалось сохранить первобытную установку быть вровень с внуками, быть наивнее и глупее внуков, питающихся мультяшками? Как они, матерые хищники, перед голубым глазом шамана превращаются в щенков? У них машины в гараже, сотовые телефоны, факсы и компьютеры…

Нет, не буду врать, не понимаю. Снимаю шляпу, господа, перед вашей безмерной наивностью. Вы просто идиоты, господа.

И это меня удивляет.

Но самое удивительное, что фрагмент из такого сериала и преподнесла мне невероятная и в то же время очевидно-примитивная жизнь. Если сериалы существуют, значит это кому-нибудь нужно? Что наша жизнь, как говорится?

Не знаю, не знаю…

В то памятное раннее утро я едва мог разомкнуть руки, прижимающие к себе Люську, словно единственную сокровенную Джульетту Капулетти. Жизнь моя не просматривалась далее семи часов утра по местному времени – далее тех проклятых семи, когда мама, моя Люська, должна была прибыть к своим сладко дремлющим чадам. Открыв глаза, они должны были увидеть рядом свою недремлющую мамочку. Все должно было идти своим чередом. У детей была своя сказка.