Легкий мужской роман

Через час мы сидели за столом, говорили о Германии, о России (Минск, Ходжент и Крым тоже были для них частью России; я не разделял их иллюзий). Они были в восторге от бездарного персонажа нашей новейшей истории, которого они трогательно именовали верблюжьей кличкой Горби, того самого Горби, благодаря которому было унижено мое чувство родины (речь идет о Горбачеве, но не о том знаменитом зануде Горбачеве, который пристрастно читал наш роман, а об известном Михаиле С. Горбачеве – Б.В. ). После разложения империи, что имело место в дебрях Пущи, недалеко от центра Европы, гуманный генсек всего Политбюро произнес первую в своей жизни честную фразу, которую ему не простят миллионы душ. Он брякнул, не подумав, а равнодушная история запомнила. «Что же будет со мной?» – проблеял отставной поводырь, вызвав на Западе волну жалости к своей нобелевской персоне и вал ненависти к абстрактной, но темной России. Пришельцев с Запада возмущали проявления недемократизма и шовинизма. Я их где-то понимал. Права человека, персоны, ja, ja, конечно. Натюрлих. Из них пер исконный прусский дух, а я, русский, чувствовал себя обобранным, да еще и виноватым. В гостях в Крыму, у немцев. Битый небитого везет. Русская народная сказка.

Но это уже эпопейный замах. Дух эпохи, народность, дубина народной войны – я таких обязательств на себя не принимал. Позвольте мне умерить прыть моей музы, взнуздать Пегаса и перейти с исторического галопа на мирную рысь лирической прозы. Я весь в плену эдиповых комплексов, у меня душа в разработке, я человеком озабочен. Что мне немцы и этнопсихология?

Если кому-то угодно узнать мое мнение, я думаю, что и в древней Феодосии случались вечери наподобие нашей: тайные возлюбленные, похотливые жены, круги семей пересекаются, и неизвестно, кто с кем будет спать (у меня стали появляться кое-какие основания для подобных ассоциаций). Душа человека – вот империя зла, где, как ни странно, необоримыми вкраплениями царствуют цитадели добра. Странная империя.

Выпьем? Конечно, выпьем.

Поверь, Хельмут (так звали мужа Кристины), мне было тогда, что возразить. У меня есть интерес и вкус к истории. Я думаю, что человеку, к сожалению, предлагают только такую историю, которая выгодна и полезна сегодня. Саму историю человек заставляет прислуживать и работать на злобу дня. Вот почему вся наша история – полезные мифы, сложенные из кубиков, напоминающих детский конструктор. Завтра из тех же самых кубиков вашему вниманию предложат новый миф, если старый чем-то не устраивает. В результате вчера мы имели миф о великом Сталине, отце народов, а сегодня имеем миф о том, как некий малахольный семинарист из Кутаиса с инфернально присушенной ручонкой (метка беса, не иначе) взобрался, окаянный, на Российский трон, достал кинжал и стал резать в многострадальной стране правых и виноватых, а все больше отчего-то тружеников-крестьян. Попутно, неловким движением, вспорол брюхо фашистской Германии. И никто не хочет слышать о том, что политпроходимцу Иосифу Джугашвили достались времена, когда в полный рост, объективно, встала проблема индустриализации слабой страны (находящейся, к тому же в окружении высокоразвитых в промышленном отношении шакалов), любое решение которой влекло за собой трагически неизбежную коллективизацию. Если и это миф – то он ничем не хуже других мифов. Просто сегодня он не ко двору. А главное никому в голову не придет почему-то, что Горби есть органическое и естественное продолжение усохшей длани тов. Сталина, бледная копия и позорная тень корифея, будем справедливы. Ибо все правители и властители мира делали и делают только одно: приспосабливаются к ситуации. Либо деспотическим, либо демократическим финтом. Как карта ляжет. Диктатура или демократия – это вопрос тактики, а не благородства натуры и просвещенности. «Что же будет со мной?» – вот их «Отче наш». Великолепное призвание вождей – быть холуями и холопами Ее Величества Эпохи и Его Величества Господина Опарыша, сиречь Народа, которого они, примерные холопы, безбожно надувают. Г.О., сиречь Его Величество Народ, также не остается в долгу: воздвигает своим усердным слугам памятники, где служивый изображен как Хозяин, а также украшает среду обитания разными мемориальными штучками, чтобы не забывать, кто есть кто. Где Хозяин, где холуй? Проблема этого первородства по запутанности своей затмевает известную дихотомию о курице и яйце. Несомненно одно: и Г.О., Великий Народ-Опарыш, и его покорные слуги (они же Хозяева Жизни) одним миром мазаны. Не скажу каким. Пахучим, не ошибешься, Хельмут.

Все же диалектика сослужила людям плохую (или все же благую?) службу: никогда не знаешь, имеешь ли дело с опарышем или уже с героем. Противоположности, как говорится, сходятся и настолько любят переходить друг в друга, что порой закрадывается подозрение, что и не противоположности это вовсе, а оттенки дерьма.