Легкий мужской роман

Я ничего не могу доказать, но я знаю, что в жизни бывает именно так. И пишут стихи, и стреляются – из-за женщин. Если бы Пушкин мог избежать дуэли, он не писал бы стихов. Божий избранник отверг не просто очередную женщину, он презрительно оттолкнул от себя шлюху, которой нельзя посвящать стихи. Если бы он даже переспал с ней – было бы еще хуже, а если бы не обратил внимания вовсе – хуже некуда. Она и стихи несовместимы. Или Идалия Полетика – или стихи: вот была дилемма Пушкина, и он сделал свой выбор задолго до встречи с фурией местного значения. Избрав поэзию, он был обречен. Он указал ей, что она из породы женщин, которые не поддаются поэтизации. Как киллеры или подонки. Отвергнуть такую женщину – бросить вызов смерти, ибо ты указываешь ей на ее ничтожность, ты убиваешь ее. Ты виноват уж тем, что не захотел, не написал. Или ты – или она. Это правда, даже если в случае с Пушкиным это было не так. Я верю в это. Великих губят именно и только опарыши. И вот на чем вертится мир.

(Гм, гм, с эрудицией автора, автора заметок, хочу я сказать, можно сильно поспорить. Его познания не отличаются глубиной и основательностью, они хаотичны, в них мало здравого смысла, они сконцентрированы вокруг его личности. Может, это и не познания вовсе, а рожденные им идеи. Хотя библиотеке его я порой завидовал. Однако как человек порядочный должен признать, что его трактовки классических образов, и даже самих писателей и иных деятелей культуры, были настолько оригинальны, что некоторые коллеги умудрялись сделать докторские диссертации на его дилетантских идеях. Да, господа, я знаю таких коллег, с которыми я был излишне доверчив. Боюсь, это будет откровением даже для Евгения Николаевича. Не стану скрывать: парой моих статей, вызвавших бурный общественный резонанс, я обязан Евгению (он-то об этом хорошо осведомлен). Что касается темы моей докторской диссертации «Духовно-эстетическая парадигма «лишнего человека» в русской литературе ХIХ в.», то Евгений Николаевич, будучи в свою очередь человеком, несомненно, порядочным, вряд ли станет утверждать, будто я позаимствовал его концепцию. Да (к чему таить?), мы часами заинтересованно обсуждали эту в высшей степени любопытную тему. И пусть я подаю повод злым языкам, которые страшнее пистолета, заговорить о «плагиате», я-то знаю, как рождались мои идеи. Совесть моя чиста.

Тем не менее отдадим должное: Евгений Николаевич хоть и чудак (он, изволите видеть, ко всему прочему ни в грош не ставит гуманитарные науки), но человек неординарный.

Хорошо: яркий человек.

Ладно: талантливый.

И, что бесспорно, не сумасшедший.

Да, это так. Sic. – Б.В. )

Глава 11

Вспоминается мне погожий летний вечер в горящей вечерними огнями Феодосии. Я долго выбирал место и не придумал ничего лучше, как занять столик, гм, тот самый.

Это место само по себе казалось мне замечательным. Впрочем, разве можно мне верить? Бессознательное никогда не врет, но оно никогда не скажет правды. (Мои афоризмы цитируются уже без ссылки на первоисточник. Браво, коллега. Впрочем, считаю это высшим для себя комплиментом. Слова Некрасова тоже стали народной песней. – Б.В. ) Я не знаю даже, отчего щемило мне сердце: от присутствия юности моей тюльпанной, что сидела напротив меня в облике свежей туристки в клетчатых штанах, или оттого, что я втайне надеялся увидеть Люську 17. Я внимательно осматривал каждого ребенка в возрасте 7-10 лет – и одновременно растворялся в общении с Кристиной. Лгал ли я, предавал ли кого-нибудь? Мне и сейчас кажется, что я был не более грешен, чем каждый из вас. Не будем лукавить: мы с вами эгоисты, читатель, и лучшие люди это те, кто умеют хоть немного любить других.

По-моему, мы даже пили тот же самый сорт коктебельского, который так разобрал Люську, но не уверен.

– Ты знаешь, Кристина, – говорил я, – мне не так было обидно, что мы с тобой не переспали, как то, что ты не увидела мой букет тюльпанов, который я притащил на день рождения. Он был большой и красивый, – скромно заключил я.

Кристина покраснела, как подросток, и замялась. Я не торопил события. Ваше слово, мадам.

– Самое интересное, как выяснилось уже потом, с Хельмутом, я не была девушкой. Я хочу сказать, что женщиной я стала с тобой.

– Как это? – глупо изумился я.

– Не знаю, – засмеялась Кристина, – так получилось.

– Ничего не понимаю…

– Же-еня, хватит об этом, – счастливо хохотала Кристина.

До сих пор я считал своей первой женщиной маму Розку. Иногда мы даже не знаем, с кем теряем невинность…

– Давай выпьем за нас, дураков, – честно сказал я.

– Давай. А знаешь, сколько тюльпанов ты принес мне? – сощурилась Кристина.

– Сколько?

Этому вопросу я был удивлен еще больше, нежели известию об успешной дефлорации, произошедшей тогда, сто лет назад.

– Сорок три. А знаешь, сколько тебе лет?

Догадываюсь. День рождения Кристины был раньше моего на 17 дней. Я был старше ее на год. Ей сорок два. Легко посчитать.