Лейся свет впереди, тьма стелись позади. Молдавские народные сказки

— Эгей, братец! Ясли добрые из них получатся либо плетень крепкий. А какой домище таким плетнём обнести можно — с крыльцом да со всеми пристройками!

Оторопел Ион да опять к знахарке метнулся, рассказал ей всё, а старуха и говорит:

— Ступай домой, развесь на стене возле сабель, стрел, копий и палицы своей полотенца цветастые, вышивки разные да шерсти моток-другой. Как сделаешь это, веди гостя в дом. Коль он на оружие глянет — знай, что мужчина, а коль засмотрится на вышивки да на нитки шерстяные, не иначе как женщина.

Вернулся Ион одним духом домой, выполнил старухин наказ, а потом зовёт Кырмызу, будто оружие показать хочет. Бросился гость к оружию боевому, сабли да копья снимает, в руках вертит, осматривает да у Иона спрашивает, где пакля и смазка, — надо, мол, оружие почистить. А на прочее и оком не повёл.

Опечалился Ион и в четвёртый раз пошёл к старухе совета спрашивать. Старуха в печь подула, слово заветное нашептала, по ладони погадала, а потом сказала:

— Иди-ка домой да брось метлу у порога. А парня-то возьми с собой да уведи из дому. А как вернётесь да в дом заходить будете, гляди в оба и примечай: коль наступит он на метлу аль перешагнёт через неё, знай, что это мужчина, а коли метлу поднимет, подметёт, а потом в угол поставит, не иначе как девица.

Сделал он, как старуха велела. Походили они по селу и обратно домой пришли.

«Ну, теперь иль никогда», — подумал Ион. Вошёл он в дом и на метлу наступил, а гость схватил метлу, подмёл горницу да в угол поставил. Обернулся Ион и обнял Кырмызу:

— Любимая моя, жизнь моя, как тебя звать?

И тут сняла Кырмыза кушму с головы. Упали на плечи длинные волосы. И стала она прекрасной, как ясное солнышко. Посмотрела Иону в глаза — сама рада-радёшенька — и ответила ласково:

— Кырмызой звать меня.

И справили они весёлую свадьбу. Сто дружек голубцы делали, сто дружек народ извещали, что во Фрасинештах гуляют, на свадьбу всех приглашают. Был там пир на весь мир.

Зажили они мирно и дружно. Были они оба старательные, всё трудились от зари до заката.

Долго ли, коротко ли прожили они так, да началась вдруг война. Тут Иона и взяли в солдаты. Только он и успел родителям наказать: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу, работой тяжёлой не утруждайте, словом ласковым утешайте. Коль счастье меня не оставит и вернусь я живой да невредимый, буду вас на старости так холить-лелеять, что захочется вам ещё век пожить».

Ушёл Ион и как в воду канул — ни слуху ни духу. Не знали, жив ли он или голову сложил. Меж сабельных боёв да среди посвиста стрел удалось Иону письмецо домой написать: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу. Скоро конец кровопролитию, и вернусь я домой. Желаю вам здравствовать».

Старики помнили наказ и не давали невестке соломинку с полу поднять — так берегли её да лелеяли. Но тот человек, с которым Ион письмо передал, ехал, ехал и заехал ночью в лес дремучий. Вокруг тьма-тьмущая, хоть глаз выколи. Набрёл он на дом драконтпп, да и решил постучаться, на ночлег попроситься. Прикинулась старая ведьма радушной хозяйкой, впустила его, накормила, крепким вином угостила. Заснул гонец и, пока он спал, ведьма нашла письмо Иона, прочитала, сожгла и другое написала: «Батюшка да матушка, как дойдёт до вас это письмо, привезите девятнадцать возов дров, костёр сложите да сожгите Кырмызу. Я скоро вернусь и, коль не выполните мою волю, сожгу вас самих на огне».

Утром гонец отправился в путь. Долго ли, коротко ли ехал он и приехал к родителям Иона. Прочитали они письмо и залились горькими слезами. Услышав их причитания, прибежала Кырмыза, прочитала письмо и тоже горько заплакала. Пришла она к волшебному коню Гэитану, а тот заржал и спрашивает:

— Отчего, Кырмыза дорогая, слёзы льёшь?

— Как же мне не плакать, коли вот что случилось! — И поведала коню, что в письме говорится.

— Не плачь, не горюй!.. Вели родителям сделать всё, как в письме написано. А только костёр буйным пламенем разгорится, скажи им, что вместе с конём умереть хочешь. Подведи меня к костру и достань из моего правого уха платок, кинь его в огонь и скачи верхом прямо в пламя.

Привёз старик девятнадцать возов дров, сложил высокую поленницу, зажёг её, и разгорелся костёр — небу жарко стало. Взяла Кырмыза коня под уздцы, подвела к костру. А когда родители лица руками закрыли, чтобы не видеть, как она горит, Кырмыза выхватила у Гэитана из правого уха платок и бросила его в жаркое пламя. Огонь сразу стих, будто его водой залили, а Кырмыза вскочила в седло, пронеслась сквозь дым, взвилась к солнцу, полетела над тучами, над горными кручами, над полями да над лесами. Спустилась она наконец на землю и поехала тагом. Доехала до родника и решила остановить коня, соскочила на землю и прилегла отдохнуть у подножия холма.

— Пришла мне пора помирать, — сказал тут ей конь Гэитан.

Заржал он трижды и повалился замертво.

А Кырмыза тут же уснула. Проснувшись, увидела себя в большом, красивом замке. Лежала она на кровати и держала в руках двух красавцев сыновей, златокудрых богатырей.