Лес Гримм

Аксель и Хенни оставили мои слова без внимания, вероятно, потому, что они не знали об этом. Единственная причина, по которой мне это известно, – это моя одержимость Книгой Судеб, на которую я всегда рассчитывала, чтобы спасти маму.

В зале совета в Лощине Гримм хранится реестр церемоний исполнения желаний, и я просматривала его бесчисленное количество раз. В нем перечислены жители деревни, которые загадали свое единственное желание у Sortes Fortunae, а также месяц и год, когда это произошло.

Раньше я мечтала о том дне, когда мое собственное имя будет занесено в список, что-то вроде наследия, которое я могла бы оставить после себя, когда умру, а мама останется жива. Знак того, что моя жизнь что-то значит, даже если я не смогу поделиться тем, что загадала. Сами желания не заносятся в список. Каждый должен соблюдать правило, согласно которому желания остаются в тайне.

– Может, желанием матери Фиоры было спасти малыша, – размышляю я, – а книга сказала ей съесть красный колокольчик. – В этом есть логика. Лес Гримм создал Книгу Судеб, а красный колокольчик тесно связан с магией леса.

Аксель качает головой.

– Если мама Фиоры рассказала повитухе, чего она пожелала, заклинание было бы разрушено. Sortes Fortunae отменила бы ее желание, и Фиора умерла бы.

– Что, если мама Фиоры не рассказывала об этом? – Хенни проводит пальцами по другой половине своих волос. – Что, если повитуха просто увидела, что та сделала – как вернулась из леса с колокольчиком и съела его. – Она пожимает плечами. – Как бы то ни было, Фиора выжила и ее волосы того же оттенка красного, что и твой шарф, и мой платок, и накидка Клары.

Я смотрю на волосы, которые Хенни еще не начала заплетать. Они кажутся намного длиннее, когда она распускает их, а делает она это крайне редко.

– Колокольчик мог помочь Фиоре отрастить волосы, точно так же, как он помогал ей расти в утробе матери. Здесь магия колокольчика, должно быть, усиливается.

Конечно, это все домыслы, но по большей части все сходится. Я кусаю губу, все еще озадаченная последней загадкой.

– Только я не понимаю, красный колокольчик же должен защищать. Почему тогда он не защитил Фиору как девушку? Здесь, в лесу? Вы видели ее. Она изменилась. – Слова Фиоры эхом отозвалась в моей голове: «Рапунцель – мое единственное имя».

Хенни хмурится.

– Может, красный колокольчик не может защищать нас вечно. Фиора провела в лесу почти три года. Она проклята, так же как и все остальные жители деревни. Должно быть, лес осознал это.

– Прошлой ночью ты тоже говорила об этом, Клара, – осторожно напоминает Аксель. Свет костра выхватывает из темноты четко очерченные линии его подбородка и едва заметную ямочку. – Красный колокольчик не сможет защитить нас от всего.

У меня по спине пробегает холодок, несмотря на жар от костра. Я вздрагиваю и плотнее укутываюсь в накидку.

Мы замолкаем. Когда у нас не остается ничего, кроме забот, которые не дают нам уснуть, мы в последний раз подбрасываем ветви в костер и готовимся ко сну. Поскольку Аксель лишился своего спального мешка вместе с рюкзаком, мы втроем ложимся поперек на два оставшихся и кладем ноги на траву.

Я нахожусь между своими друзьями, как в сетке на дереве, но на этот раз моя цель – избавить Хенни от унизительного ощущения, что она спит рядом с мальчиком, одетая только в сорочку, даже если у этого мальчика завязаны глаза.

Я достаю из рюкзака веревку и связываю наши лодыжки: мою левую – с Хенни, а правую – с Акселем. Никто из нас не хочет проснуться утром вдалеке от остальных. Мы также подумываем о том, чтобы связать наши запястья, но это кажется чрезмерным, и мы хотели бы иметь возможность двигать хотя бы некоторыми конечностями ночью.

Аксель и Хенни засыпают раньше, чем я. Я тереблю завязки своей накидки, не в силах сомкнуть глаз. Луна сместилась, и мертвый ясень заслоняет ее свет и рисует жуткие тени в лесу.

«У тебя мало времени, Клара, – словно говорит мне ясень, не позволяя найти утешение в пределах его дурных предзнаменований. – И колокольчик не сможет защищать тебя вечно».

Глава 14

Я просыпаюсь, прижавшись носом к чему-то мягкому и теплому, пахнущему ветерком из Леса Гримм, когда он проносится мимо живой изгороди овечьего пастбища моей семьи, воздухом, чистым от зелени деревьев и резким от горной сосны.

Закрыв глаза, я вдыхаю глубже и улавливаю более тонкие ноты, медовые и мускусные, как пчелиный воск, а также землистые, как кедровое масло, втираемое в кожу.

Я вздыхаю, открываю глаза… и вижу перед собой обнаженную грудь Акселя.

Я подскакиваю и смахиваю слюну с уголка рта. Хенни шевелится, но не Аксель. Он спит как убитый и лежит на боку, все еще с повязкой на глазах. Концы шарфа запутались у него на лице, как будто он дрался с ними ночью. Мои пальцы так и чешутся пригладить их и заодно провести по волевой линии его подбородка. Там такая же теплая кожа, как и на всем остальном теле?