– Я имею в виду, что книга сказала тебе сделать? – спрашивает Хенни, указывая на единственную лазейку в правиле, запрещающем делиться желаниями. Если кто-то не раскрывает свое желание напрямую, он может рассказать другим людям, какие инструкции были в книге, чтобы осуществить его. Хотя, по моему опыту, это знание никогда не могло помочь разгадать чужое желание. Отец говорил, что
Взгляд Золы становится рассеянным. Она проводит рукой по своим волосам.
– Мне было велено сшить свадебную фату и отдать ее Розамунд Турн, чтобы та покрасила его красным колокольчиком.
Мое сердце замирает. Перед глазами темнеет. Слова Золы звучат нестройно, не в такт и не по порядку.
– Мама? – говорю я. Я чувствую запах розовой воды, которой она смазывала запястья и шею, ланолина, который она получала из овечьей шерсти для приготовления мазей, травянистый аромат ее передника, напоминающий о том, что она много времени проводила на свежем воздухе.
– Что с твоей мамой? – спрашивает Зола.
– Она…
– Розамунд
– Женщина, которая покрасила твою фату в красный, – говорит Хенни, подталкивая сестру к воспоминаниям. – Но почему ты приготовила свадебную фату задолго до того, как была помолвлена?
Моя затуманенная голова на мгновение проясняется, чтобы обдумать вопрос Хенни. Фата Золы стала красной еще до того, как она вошла в лес. Она хотела, чтобы фата была такого цвета в день ее свадьбы, а это значит, что мама, должно быть, покрасила ее до того, как она и Зола заблудились. Самое позднее, это произошло три года назад, до того как мама пропала… но это также за полтора года до того, как Зола и Аксель обручились.
Неужели Зола просто сделала то, что велела ей Книга Судеб, сразу же после того, как загадала свое единственное желание, не зная, за кого выйдет замуж? Или же она положила глаз на Акселя еще три года назад, когда им обоим было по шестнадцать?
Спрашивала ли она
На меня внезапно накатывает волна усталости. Я пытаюсь понять, почему книга велела Золе покрасить фату красным колокольчиком. Я не понимаю всей силы колокольчика, но могут ли его защитные свойства быть достаточно сильными, чтобы сохранить отношения после того, как они начались… или, в случае Золы и Акселя, после того, как они поженились?
Могли бы их свадебные клятвы быть более связывающими, если бы их произнесли, когда на ней была красная фата?
– Как хорошо ты знала Акселя до того, как Розамунд стала Потерянной? – спрашивает Хенни свою сестру.
– Акселя? – Зола хмурится.
Аксель бросает на меня обеспокоенный взгляд. Я бы подняла шесть пальцев, но у меня на руках внезапно оказалось двадцать, и я не могу их различить.
– Твоего принца, – объясняет Хенни. – И посмотри, что он принес тебе. – Она открывает мой рюкзак и вытаскивает то, что мама покрасила для меня.
– Накидку? – Зола выглядит растерянной.
– Нет. – Хенни бросает накидку мне. Я пытаюсь поймать ее, но мои руки слишком медленные. Накидка опускается на колени, пока мои руки все еще подняты.
Хенни дальше роется в рюкзаке. Она вытаскивает длинную прозрачную фату из красного муслина.
– Это.
Губы Золы медленно раскрываются в изумленной, идеальной букве «О».
– Видишь? – Хенни улыбается так, словно только что преподнесла своей сестре подарок, превосходящий все, что когда-либо могла подарить человеку
Мертвые полевые мыши хлопают крошечными передними лапками около совы.
– Потерянный принц, потерянный принц! – восклицают они.
– Мой прекрасный принц? – ахает Зола.
Теперь мыши танцуют.
– Прекрасный принц! Прекрасный принц!
Сова ухает, ероша перья. Олененок встает и прыгает по лощине. У него две головы. Грибы с красными пятнами увеличиваются в три раза и излучают радужное сияние.
В оцепенении я поворачиваюсь к Золе. Она уже надела фату, точно так же, как я почему-то надела свою накидку. Аксель повязал ее на меня?
– Ты… от-отравила… меня. – Мои слова звучат невнятно, словно я повисла в воздухе. Она положила в рагу не только съедобные грибы. Должно быть, она также использовала грибы в красную крапинку. Известно, что они парализуют людей и погружают их в сон, от которого они могут никогда не проснуться. Я наблюдала, как она пробовала рагу, но, возможно, одна ложка не могла нанести такой вред.