Лес Гримм

Я не уверена, что понимаю, хотя и помню последние слова, которые мама сказала мне перед тем, как отправиться в лес: «Желудь символизируют твою жизнь, а не мою».

– Дубы растут сотнями лет. Ты сказала, они практически вечные. Желудь напоминает мне, что я могу спасти тебя. – У меня свои причины хранить его.

– Но я дала его тебе не поэтому, Клара. Этот подарок должен был стать напоминанием о необходимости жить. А ты этого не делаешь. Почему ты не расправишь крылья?

Она правда спорит со мной об этом?

– Но ты сшила мне накидку. Ты хотела, чтобы я нашла тебя, если ты не вернешься домой.

– Ты видишь то, что хочешь видеть.

– Я просто хочу увидеть тебя. – Мой голос срывается.

– А что насчет него? – Мама нежно берет меня за подбородок и поворачивает мою голову к Акселю. Он перестает танцевать. Хенни отводит его под кроны деревьев на краю луга, где начинается каменная лестница. Зола стоит в пятидесяти футах от него, как невеста у входа в часовню. Шлейф ее платья с перьями и длинная красная фата развеваются за спиной. – Ты правда думаешь, что он хочет жениться на Золе Данцер? Или он из тех мальчиков, которые готовы пожертвовать своим счастьем, лишь бы благополучно вернуть ее домой?

Вспышки воспоминаний проносятся передо мной, как образы бродячей труппы актеров, за исключением того, что исполнители – это люди, которых я знаю, и Аксель, копия Акселя, неизменен среди этих быстро меняющихся сцен.

Сначала ему двенадцать, столько же, сколько ему было, когда его отец погиб под лавиной. Он вспахивает поле своего дяди, а мужчина кричит на него и размахивает кувшином с элем, как будто собирается его побить.

Теперь Аксель немного старше, может быть, ему тринадцать. Он помогает молодой паре Трагеров, которые раньше жили недалеко от фермы Данцеров.

Они оба больны лихорадкой, и он чинит крышу их маленького дома. Они предлагают заплатить, но он не принимает их денег.

В кадре мелькает сцена, в которой он несет маленького Экхарта на плечах, а его родители идут рядом с ними по деревенской площади. Мать беременна, а отец опирается на костыль, чтобы не напрягать сломанную ногу.

Аксель повсюду в Лощине Гримм, он среди всех. Даже замкнутая Фиора Винтер просит его выполнить поручение, передавая ему запечатанный конверт.

А потом Аксель со мной. Он запускает мне в волосы клочки шерсти, чтобы рассмешить меня, пока я учусь стричь овец. Затем он бежит со мной наперегонки, у каждого из нас в руках ведра с овечьим молоком. Мы играем в игру, чтобы узнать, кто быстрее всех пробежит, не пролив ни капли. Затем он начинает дразнить меня. Я впервые танцую с мальчиком на празднике урожая. Аксель подкрадывается к нам сзади и дергает за ленты, заплетенные в мои косички.

А вот тот вечер, который запомнился мне больше всего, когда мы помогли овце рожать ягнят. Аксель поддерживает меня своей силой и подбадривает словами. Тогда он не поддразнивал меня, не подшучивал надо мной. Когда мы заканчиваем спасать второго ягненка, я начинаю плакать, а Аксель обнимает меня теплыми руками и гладит мои волосы.

– Думаю, он мальчик, который заслуживает девушку, которая смогла выжить в этом лесу, – говорю я маме.

– Что, если ты нравишься ему, а он не знает, чего заслуживает? – Она понимающе наклоняет голову в мою сторону. – Что, если он тоже забыл, как жить?

Младший Аксель исчезает, а Аксель под сводами деревьев остается. Зола теперь всего в пяти футах от него, в нескольких шагах от завершения своего продвижения по лугу.

– Ты можешь закрывать глаза, Клара, – продолжает мама, – но разве справедливо позволить Акселю совершить ту же ошибку?

Я сжимаю челюсть.

– Мне не стоит слушать тебя. – Мне больно это говорить, но это правда. – Ты не моя мама. Ты мой разум, отравленный грибами.

Я ожидаю, что она обидится, но она только приподнимает темную бровь и слегка улыбается, как тогда, когда я была маленькой и пыталась спрятать разбитый глиняный горшочек.

– Я все еще в твоей голове, Клара. Я то, что ты действительно хочешь услышать в глубине души, иначе ты бы не выбрала меня, чтобы сказать это. – Она начинает бледнеть, становясь прозрачной.

– Подожди! – Мое сердце учащенно бьется. – Не уходи!

– Проснись, дорогая, – говорит она, ее голос строгий, но нежный. – Борись. Живи.

Она исчезает.

Из меня вырывается сдавленный всхлип. Но я сдерживаю следующий. Я лихорадочно ищу карман, которого не вижу. Где-то под этой иллюзией бального наряда скрывается мое старое платье. Наконец мои пальцы проникают внутрь и обхватывают закупоренную бутылочку с черным порошком. Я вытаскиваю ее. Отправляю в рот изрядную порцию и запиваю водой из пруда.

– Аксель! – Я вытираю лицо и бросаюсь через луг. – Стой!

Глава 22

Пока я бегу, тиканье невидимых часов отдается эхом все громче.

Или, возможно, это мое сердце. Лекарство еще не попало в кровь. Зола завертелась перед глазами, то отступая назад, то устремляясь вперед, отходя от Акселя, а затем приближаясь к нему. Но к тому времени, как я добираюсь до них обоих, движение прекращается. Они уже держатся за руки под сводами деревьев.