– Может, это требует больше магии, а ее недостаточно сильная. Магия Фиоры казалась достаточно могущественной, – добавляю я, – по крайней мере, судя по тому, как она контролировала свои волосы.
– Фиора прожила в лесу дольше, чем Зола, – добавляет Аксель. Он переворачивается на спину и толкает ногами другой корень. – Думаю, это как-то связано.
– Уверена, так и есть. – Как только я соглашаюсь, у меня внутри все сжимается, и я жалею о своих словах. Если логика Акселя верна, то моя мать должна быть могущественнее любого из пропавших жителей деревни, а чем дольше человек живет здесь, тем более сильным и более безумным он становится.
– Я не понимаю, как это поможет нам, – ворчит Хенни. –
– А знаешь, что может принести нам пользу? – резко бросает Аксель. – Твоя помощь. Чтобы мы наконец смогли выбраться отсюда. Потому что сейчас ты только дуешься и жалеешь себя.
Хенни вздрагивает. Ее глаза наполняются слезами, и она поджимает губы. Она подползает к тому месту, где я сижу, и начинает копать туннель вместе со мной, опустив взгляд.
Мы втроем замолкаем. Челюсть Акселя по-прежнему напряжена, но шея покраснела. Он никогда так не злился на Хенни. До сих пор они безобидно препирались, словно брат и сестра. Уверена, он сожалеет о своих словах, но я не виню его. Если бы я так сильно не старалась помириться с ней, я бы тоже сорвалась.
Хенни первая нарушает тишину, ее голос тихий и дрожащий.
– Я не жалею себя, Аксель. Я жалею Золу. – Слеза скатывает по ее переносице. – Это моя вина, что она стала Потерянной.
Он отпускает корень, который пытается сдвинуть.
– Что ты имеешь в виду?
Она покусывает губу и ковыряет грязь под ногтями.
– Прошлым летом, накануне вашей свадьбы, родители попросили меня отнести некоторые свадебные подарки в домик, где ты и Зола должны были жить. Ты только переехал туда, но, когда я постучалась, ты не ответил. Поэтому я вошла, и…
Она замолкает, у нее трясутся пальцы. Я перестаю копать и беру ее за руки, чтобы помочь ей успокоиться.
Она делает глубокий вдох.
– Я нашла письмо, которое ты написал Золе.
– Я сжег то письмо, – хмурится Аксель.
– Ты попытался. Оно лежало на краю твоего камина, но сгорело только наполовину. Я увидела имя Золы на конверте, и я… – Она зажмуривается. – Я прочитала его.
Аксель замирает, как будто корни окружили нас.
– И ты показала ей его.
Она кивает, слезы текут ручьем по ее лицу.
– Я никогда ни о чем не сожалела.
Аксель все еще не двигается, пытаясь осознать то, что она ему сказала.
Я перевожу взгляд с одного друга на другого.
– Что было в том письме?
Хенни вытирает рукавом нос.
– Аксель признался, что не любил Золу. Он писал, что не хочет жениться на ней.
Я в замешательстве поворачиваюсь к Акселю.
– Но той ночью ты сам сказал об этом Золе.
– Он тогда еще не рассказал ей, – отвечает Хенни.
– В письме было еще кое-что. – Аксель потирает затылок. – Я написал это, чтобы набраться смелости и сказать ей то, в чем, как я думал, не смогу признаться лично. Но потом я передумал и бросил письмо в огонь. Это причинило бы ей еще больше боли. Поэтому я никогда не упоминал ей об этой части… хотя, если она прочла мое письмо, я не понимаю, почему она промолчала об этом.
– Она не хотела верить, что это правда, – тихо бормочет Хенни, вытирая слезы. – Так она сказала мне. Перед тем как отдать ей письмо, я помогала ей примерять фату. Она выглядела такой счастливой и красивой, и… – Хенни опускает голову. – Может быть, я обижалась на нее за это. Золе всегда все давалось так легко. Ей не нужно было стараться, чтобы ее заметили. Ее любили все, особенно мои родители, а я была просто тихой девочкой, которую легко забыть. А когда Зола стала Потерянной, я стала еще более незаметной.
– О, Хенни. – Я обнимаю ее. – Ты моя лучшая подруга. Ты никогда не была для меня незаметной.
Она грустно улыбается и снова вытирает глаза. Грязь с ее рук размазывается по щекам.
– Вот почему я никогда не рассказывала тебе о письме.
Я поворачиваюсь к Акселю.
– Что было в письме?
Его голубые глаза смотрят на меня с теплотой, но в то же время с болью.
– Я написал Золе, что не любил ее… потому что был влюблен в другую.
Его слова звучат тихо, как шепот, но они пронзают мою грудь и ранят сердце.
Кажется, что клетка начинает вращаться. Я изо всех сил пытаюсь прийти в себя.
– Но ты не мог полюбить… – заикаюсь я, не в силах произнести «меня». – Не тогда. – Не тогда, когда Зола была идеальной, от нее захватывало дух, и в ней не было ни капли безумия. Не тогда, когда мне было шестнадцать, а не семнадцать, и я была в десять раз более неуклюжей и некрасивой.