Его взбудораженный, непрезентабельный вид, срывающийся голос, лицо в красных пятнах не на шутку встревожили доамну Бологу, она вскочила из-за стола, спрашивая, не случилась ли какая-нибудь беда с Мартой, не сбежала ли она с венгром или что-нибудь и того похуже. Домша небрежно бросил шляпу на стул, вытер платком вспотевшее лицо и молча сел.
– От Апостола я таких фортелей не ожидал! Никак не ожидал! – заговорил он вдруг торопливой скороговоркой. – Это неслыханно! Нонсенс! Я всегда верил в его порядочность... Прямо обухом но голове хватил, прямо обухом!.. Честное слово!
Домша все больше распалялся, и, как все тучные люди, чем больше распалялся, тем больше выделял пота. И хотя он изо всех сил старался казаться спокойным, ему это плохо удавалось. Глаза у него лезли на лоб, и голос срывался на визг. Между тем Апостол преспокойно сидел за столом и обгладывал куриную ножку, словно сказанное его нисколько не касалось. Узнав, что причиной расстройства Домши ее собственный сын, доамна Болога встревожилась еще больше: неужто Апостол грубо обошелся с будущим тестем? Правда, еще утром, на кухне, Родовика шепнула хозяйке о каком-то свертке, отосланном в дом адвоката, но она не придала этому значения, решив, что речь идет о подарке для Марты. В совершенной растерянности доамна Болога не нашла ничего лучшего, как предложить Домше отобедать с ними. Любезность хозяйки, вкусный запах жаркого, молчаливая холодность Апостола, – все вместе вызвало у бедного господина адвоката новый приступ потоотделения. От обеда он вежливо отказался, впрочем, голос его выражал больше отчаяние, нежели твердость.
– Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, дорогой! – нерешительно, как с чужим, заговорил он, обращаясь к Апостолу. – Иначе бы я не пришел... Никогда!.. После того, что ты мне написал, мне следовало обидеться, оскорбиться, мой мальчик...
– Я сделал то, что считал своим долгом. Все изложенное в письме правда, господин Домша, – отвечал Апостол прямо и невозмутимо.
– В чем дело? Что стряслось? Объясните мне наконец! – взмолилась доамна Болога. – Ничего не понимаю!.. Ну и напугали вы меня, господин Домша! Я думала: светопреставление!
– Как? Вы так-таки ничего не знаете? Он вам не сказал? – удивился Домша. В голосе и в глазах его забрезжила искорка надежды. – Неужто вы в самом деле ничего не знаете? Нонсенс!.. Ну, так слушайте!..
И он принялся обстоятельно рассказывать, – уж что-что, а говорить он был мастер! – как они с Мартой, узнав о приезде Апостола, с нетерпением ждали его в гости, а он все не шел, и тогда Марта, пренебрегая приличиями, руководимая одним только чувством, побежала к нему первая и ждала, что уж после этого Апостол явится к ним собственной персоной, и вдруг – на тебе! – вместо него приходит Родовика с письмом! Домша испугался: не случилось ли чего? Быстро вскрыл конверт и обомлел. И Марта чуть не умерла: еще бы, получить такую пощечину. Они хотели немедленно вернуть ему кольцо, но, поразмыслив, Домша решил сначала объясниться с Апостолом. Он горяч, молод, а молодость безрассудна и подозрительна, мало ли что ему могло померещиться... Расстаться такой идеальной паре, они же созданы друг для друга... Да и были бы мотивы!.. Это же нонсенс!.. Кроме того, Апостол, очевидно, не учел, что своим отказом он может повредить репутации честной девушки. Так благородные люди не поступают...
– Я все обдумал, господин Домша, – прервал его Апостол, на протяжении всего рассказа преспокойно и невозмутимо обгладывая куриные косточки. – Мое решение твердо... Марту я больше не люблю!..
– Как не любишь? Почему? За что? – вскинулся адвокат и сразу обмяк, не в силах выговорить ни слова.
– Не люблю... и все! – сухо отрезал Апостол, вытер рот салфеткой и, повернув голову, ласково улыбнулся матери, смотревшей на него большими испуганными глазами, ничегошеньки не понимая.
– Но как же? Как же? – жалобно произнес господин Домша. – Это несерьезно! Должен же быть повод... довод... Нельзя же из собственной прихоти, из какой-то дикой фантазии губить счастье честной девушки?.. Сударыня, объясните же вы ему, вы – женщина и больше моего понимаете в таком деликатном деле!..