Лес повешенных

Он вскочил и заметался по комнате, зашагал из угла в угол, изредка поглядывая на Бологу своими маленькими острыми глазками, будто хотел в чем-то открыться, да все сомневался, прикидывал: стоит ли?..

– И бог и любовь потерпели крах, а вместе с ними исповедуемые смирение, кротость, покорность и прочая дребедень, – сказал он, помягчев. – Все это оказалось ловушкой для идиотов... У человека возникла потребность в самоуважении, ему хочется быть гордым, властным, эгоистичным, свободным; бороться и побеждать своих врагов, кто бы они ни были и за что бы ни прятались... Надо очистить душу от развалин рухнувшего кумира и подготовить почву для пришествия нового божества, не нуждающегося ни в поклонении, ни в воздержании, ни в самоуничижении, принимающего человека таким, каков он есть! До сих пор люди стыдятся ненависти, как заразы, а ведь она родная сестра любви... До сих пор они прячут ее от посторонних глаз, держат в черном теле, как золушку, надо дать свободу всем человеческим чувствам и инстинктам! Хватит лгать. Всем чувствам должны быть предоставлены равные права; нельзя жить, уповая на смерть, надо жить ради самой жизни и сопротивляться смерти до последнего вздоха. Когда борешься со смертью, не так обидно умирать. Лицемерие должно уступить место правде жизни, пусть грубой, неприятной, но истинной. Только ненависть к лицемерию, фальши, ханжеству, лжи очистит мир от скверны, развратившей людей! Только ненависть!

Апостол слушал его, широко открыв глаза и удивляясь страсти, с какой это все говорилось.

– Я-то считал тебя социалистом, а ты...

– Социалисты тоже притворщики! – опять перебив его, заговорил Гросс резко и неприязненно, – Хотя у них есть одно достоинство, они, по крайней мере, откровенно и смело призывают к ненависти... Они делят людей на два антагонистических лагеря, борющихся не на жизнь, а на смерть друг с другом! Тогда как все до единого приверженцы христианства бессовестным образом истребляли и продолжают истреблять друг друга, не говоря уже об иноверцах, разглагольствуя при этом о любви к ближнему и о том, что в царстве божием нет ни эллина, ни иудея. Социалисты открыто заявляют, что не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат определенную часть человечества, по их мнению, худшую, иначе говоря, исповедуя убийство себе подобных как нравственную норму. А вы болтаете о всеобщей любви и милосердии, скрывая за этой дымовой завесой свои подлинные чувства и истинные цели. Вот взять к примеру тебя, Болога, я давно к тебе присматриваюсь и кое-что в тебе уразумел. Уж не сердись, пожалуйста, ты можешь служить классическим наглядным пособием!.. В глубине души ты ярый шовинист, – разве не так? – но поскольку ты находишься на фронте и вращаешься среди представителей других национальностей, тебе приходится скрываться под разными личинами. Еще совсем недавно ты выступал горячим патриотом, доказывая это словом и делом, пока судьба не сыграла с тобой злую шутку и не перебросила на румынский фронт, тут-то ты и завертелся, как уж на сковородке... Никогда не забуду, как мы с тобой столкнулись на штабном дворе в Зирине, на тебе лица не было... Ты был в отчаянии, в панике... Еще бы! Такого шовиниста и вдруг отправляют воевать против своих, у тебя небось сердце разрывалось от боли!.. Ты метался, не зная, что предпринять. До этого ты готов был, не испытывая никаких особых чувств, ухлопать тысячи москалей и тысячи итальянцев, но стрелять по своим тебе показалось чудовищным преступлением... Хотя, повторяю, в любом другом месте ты и теперь мог бы нагородить целую гору трупов и, пожалуй, счел бы это не преступлением, а доблестью, подвигом... Теперь ты придумал себе новое прикрытие в виде любви к богу, но и за ним прячется все тот же шовинизм... При первой же возможности ты сбежишь к своим, Болога! И будешь стрелять в нас, исповедуя милосердие и любовь! Ведь это ужасно, милейший! Ужасно!.. Не то, что ты шовинист, будь себе им на здоровье... а то, под какой пристойной и лицемерной маской ты орудуешь!..

Апостол отшатнулся как от пощечины, кровь бросилась ему в лицо, губы задрожали, он гневно сверкнул глазами, готовый кинуться на Гросса.

– Ты!.. Ты ненавидишь меня!.. Ты пышешь ненавистью!..

– А ты, Болога, никак, возлюбил меня как ближнего? – с язвительной усмешкой спросил Гросс. – Будь ты ангелочком, за какого себя выдаешь, тебе бы поблагодарить меня, что я открыл тебе глаза, дал увидеть себя со стороны... Сделай это не я, а другой, тебе бы не поздоровилось... А по мне, живи себе спокойно, Болога! Мне нет дела до твоих россказней о любви к богу, как нет дела до твоей агитации против венгров там, у себя дома, я уже не говорю о твоих воинских доблестях... Я даже тебе посочувствую, если генерал тебя...

– Не хочешь ли ты сказать, что генерал с тобой откровенничал? – насторожившись, недоверчиво спросил Апостол.

– Генерал со мной откровенничает только на служебные темы... А вот твой дружок адъютант, генеральский прихвостень, на днях в столовой кое-что поведал...

– Ах мерзавец! А мне он сказал, что ничего не знает!..