Лесная сказка

Высокий прочертил в воздухе кривую грязным пальцем и с сальной улыбкой рассказал какой-то поучительный случай, а Борис, глядя в лица, обрадованные возможностью отвлечься, застыдился, что со всеми слушает эти дурацкие сплетни. На него нахлынули страшные подозрения, и он пожалел, что не разглядел как следует повреждения на Лимином теле и не оценил самостоятельно версию, которую озвучил Помор. Он слишком легко поверил, что Лима погибла еще ночью; на деле, пока он, помогая безумному Виктору Ивановичу водить туристов по лесу, загадочно кружил в отдаленных от места катастрофы районах, у Марыги могло происходить что-то жуткое. А если Лима, думал он, глядя, как забавно морщится загорелый охотник, была в это время жива, если она мучительно умирала, тогда он виноват; ему даже казалось, что именно он, примериваясь к сопернику, ошибкой материальной мысли расправился с ни в чем не повинной девушкой.

Он уже смотрел на Кэпа как на двойника, глядясь, как в зеркало, в искаженное мукой лицо командира, слушающего неторопливые россказни гостей. Впрочем, гости не собирались оставаться надолго.

— Извините, ребята, — сказал высокий, поднимаясь и подбирая полы нелепого пальто. — Нам не по пути… вы уж сами.

— На кого собрались? — спросил им в спину Помор. — Вроде не сезон.

Услышав простой вопрос, охотники замерли, и высокий выдавил:

— Вальдшнепы сейчас… если к озеру, они как дурные, из кустов пачками, гасить не успеваешь.

— По тропе идешь, а он фр-р-р… в лицо летит, дурак, — подтвердил маленький, но прозвучало это так же неубедительно.

И они убрались, воровато оглядываясь.

Помор усмехнулся, глядя им вслед, и метко носком ботинка отбросил в костер папиросный бычок. Виктор Иванович присел у костра, вытащил банку сгущенки, проткнул ее ножом и принялся высасывать, причмокивая, как вампир. Его жирные, чавкающие губы выглядели отвратительно; Борис отвернулся.

— Серьезно к делу подходят… — бормотал Виктор Иванович. — Мы на красоту любуемся, а они с нее живут, навар имеют… Все наша бесхозность… тут такие деньги на гнилом болоте можно поднять, что вам, идиотикам, не снились…

Помор, со злобой глядя на Виктора Ивановича, заправил пальцы за брючный ремень.

— Начинается, — проговорил он. — Шубы, кооперативы, продуктовые заказы… свой человек в мясном отделе, свой в билетной кассе… вся жизнь — на проклятых шмотках и своих людях… Только и видят, что навар и навар. Капиталисты. Приобретатели самозабвенные.

Его речь вызвала у Гали, которая раскладывала пасьянс на столе, насмешку.

— Было бы что приобретать, — бросила она. — И на какие шиши. Мы эту сгущенку проклятую сто лет по Москве искали… а этот жрет, — потревоженный Виктор Иванович облизал губы. — Я от тебя не отстану, ты мне палатку должен. Мужа натравлю — он с тебя живого не слезет… он парень дотошный.

Виктор Иванович открыл было рот, но тут издалека, от Нельвы, послышались раскатистые выстрелы, которые эхом разлетелись по лесу, — и он отвлекся.

— Палят в белый свет как в копейку… — бурчал он, оскорбленный, пуская белые слюни. — А нам и ружья не помогут. Придут по нашу душу егеря… возьмут тепленькими… нас даже есть кому сдать — стукачок у нас свой… Что, я не прав? Почему ты шифруешься… так и не сказал, кто папа, кто мама…

— Могу — достал, — Борису было уже все равно. Он закрыл глаза и привалился к стволу, поставив ноги на исполинский корень. — Мама — учительница начальных классов. Отец — печатник в типографии.

Он физически ощутил жаркое, красноречивое молчание со стороны, где стоял Кэп. Виктор Иванович всплеснул руками:

— Тьфу! Беру свои слова обратно… пустышка ты, механик, самозванец, — что ж сразу не сказал, что ты из семьи уважаемых советских трудящихся? Заставил человека со слабым сердцем волноваться на старости лет… Политик. Интриган. Лжедмитрий…

Борис только смахнул мусор, упавший на лоб. Он сидел довольно долго, закрыв глаза, пока сдержанный шум не заставил его вернуться в действительность. У костра стояла эффектная Кира — подтянутая, с застегнутым наглухо воротником синей олимпийки, — а за Кириной спиной, решительно пыхтя, переминался нагруженный рюкзаками Герыч.

— Не пойдете, — ненавидяще выговаривал Кэп. — Вместе пришли, вместе уйдем.

Он сидел на дереве — грузный, большой, бессильно уронивший плечи, — и казалось, что в этом красивом человеке что-то сломалось, и если он встанет, то не сможет идти. Кира, чьи пронзительные глаза сверлили крепившегося из последних сил Кэпа насквозь, кривила ярко-алые губы.

— Нечего ждать, — бросала она уверенно. — Извини, Кэп.

Герыч по-петушиному выпячивал грудь и вместе с тем заметно нервничал.

— Поймите, мужики, — извинялся он, обращаясь сразу к Брахману, Помору и Клепе — и одновременно ни к кому, в пространство. — Я такой шанс упускать не могу.

Пахло гарью и горечью. Пламя костра, брошенного на самотек, гасло. Откуда-то скользнул усталый, но собранный и сжатый как пружина Помор — даже иголка не хрустнула под его изношенным, зашитым грубыми нитками ботинком.