Лесная сказка

Игорек недобро усмехнулся, и Виктор Иванович, приняв эту беззвучную реплику, запротестовал в ответ:

— Что — у меня больше других алиби, я в белке пластом лежал, и мент подтвердит. Я о ваших задницах забочусь — реальный срок светит кое-кому. Мужья, любовники, ссоры… дело, как конфетка, судья и смотреть не будет. Затейники, про мышат они поют, мать их…

Игорек злобно выдохнул.

— Мы и не оформлены, — сказал он. — Когда организованная группа, руководитель отвечает, остальные не при делах. А мы все типа погулять на природу вышли — на равных. Коллектив единомышленников. Ушлый парень этот Кэп — и типа благодетель, и никакой ответственности…

Мимо прошла, грациозно поправляя волосы, Кира. Красиво, как большая кошка, потянулась, выгнула спину, закинула руки к затылку и уронила на бедра, продолжая давний поединок, который потерял остроту:

— Ты, когда рисуешь портрет Владимира Ильича, — сколько горошинок на узле галстука изображаешь, как по ГОСТу?..

Виктор Иванович уважительно кивнул головой и сказал Игорьку:

— Ведь она, звезда незакатная, скоро диктовать будет, сколько горошинок и как разместить.

Кира нахмурилась, подыскивая слова, чтобы осадить Виктора Ивановича, но ничего не придумала. Нарочито пошатываясь, она побрела к костру, где во╜зилась Галя, поддерживаемая снисходительным Брахманом, в то время как ни Тюша, ни Никуня еще не появлялись.

Из чащи, где с ожесточенным стуком кололи дрова, появился Кэп, держа пучки мха и бересту, ободранную для костра. За ночь он осунулся, и на его каменном лице сверкали трагические глаза, придававшие Кэпу вид интересного страдальца, пережившего душевную бурю, — хотя Борис видел, что Кэп не играл и не заботился, чтобы интриговать кого-либо интересной внешностью. Он действительно был выбит из седла после потрясения, которое для него не закончилось. На его подбородке выступила заметная щетина, которая, в отличие от темной шевелюры, оказалась почему-то медной, как у пирата.

Обнаружив вальяжную Киру, фланирующую по лагерю, Кэп изменился в лице; его словно прорвало.

— Желаю, дорогая, чтобы у тебя все было хорошо, — произнес он замогильным тоном. Борис видел, что Кэп говорил искренне, но, отвыкнув от искренности, был фальшив и высокопарен, а оттого на редкость жалок. Кэпа, кажется, самого шокировало, что в катастрофическую минуту он забыл про Лиму и что его мысли занимает вероломная Кира.

— Думаю, ты будешь счастлива, — продолжал он с мрачной горячностью, как помешанный. — Ты должна быть счастлива — за всех. У тебя будет легкая жизнь… крепкая семья… конечно, работа, ты продвинешься — кому, как не тебе. Успешные дети… что еще, дорогая?.. Любовь — главное, любовь! Чтобы огонь горел до старости, до последних дней. Без любви нет смысла — не сомневаюсь, ты везучая. Вспомнишь нас как сон… а лучше не вспоминать.

Он выплевывал рубленые слова, рассчитывая, что уязвит сытую Киру, но она только усмехалась. Девушка принимала Кэповы сентенции, не замечая двойного дна. Она милостиво кивала головой, как именинница, осыпаемая надоедными поздравлениями, но Кэп уже отвернулся к Клепе.

— У тебя… была книжка? — выплюнул он, вращая глазами, как лунатик. — Про лекарственные травы… Хотя о чем я?..

Клепа пожал плечами, разворошил дровяную укладку, и из костра залпом выстрелили искры с удушливым дымом. Борис прикрыл слезящиеся глаза и почуял запах шкварок, которые Галя и Брахман топили в котелке, пока Брахман нудно рассказывал Гале о вегетарианской кухне. Наверху, раскачивая тонкую ветку, чистила клюв синица с лимонными бочками. Щебетали невидимые пеночки. Лес вокруг стоянки был неярким — блеклая лиственная зелень, блеклая земельная рыжина, блеклая солома сухостоя, — и казалось, что торжественность в ласковых красках разлита не только по поляне, но во всем мире, и что размеренная жизнь пронизана спокойствием, — и не верилось, что рядом с костром — свежая могила, которую даже и могилой назвать нельзя, потому что предстоит еще ее раскапывать, тревожа покой несчастной Лимы.

Туристы были подавлены, но спокойны, однако потом из палатки вылезла опухшая Никуня с красными глазами и бледным, словно вываренным, лицом, а Клепа захлопотал вокруг жены.

— Кэп, — плаксиво позвала Никуня с таким надрывом, что Галя поморщилась. — Кэп, родной, давай уберемся отсюда.

Галя широко размахнулась и бросила в костер увядший букет лесных цветов; пламя с треском обуглило листья и переломило стебли. Пока Кэп выдерживал картинную паузу, чтобы предварить ответ, якобы полный глубокого смысла, подошел мокрый Помор, волочивший сырые дрова, и возразил:

— Нельзя сниматься — дождемся, пока егеря на нас выйдут.

Тут Борис увидел, что в Кэповых глазах, вокруг которых проступил сложный рисунок морщин, заметалась неподдельная паника, и шкурой почувствовал, чего испугался автор знаменитой "Песни о мышонке". Встречу с егерями тертый Кэп, поднаторевший в походных передрягах, еще бы снес — но он не представлял, что скажет Лиминому мужу, и не рвался участвовать в душераздирающей сцене, которой нельзя было избежать никак.