Летучий корабль

В буфете почти никого не было — только незнакомый Павлу мужчина, потягивая из стакана томатный сок, смотрел в окно с преувеличенным интересом. Хорошо знавший надоедный пейзаж из глухих стен, глухой мостовой и разбитых бетонных вазонов, Павел предположил, что за окном идет драка, или столкнулись два автомобиля, или развлекается собачья стая.

— Расскажи, — попросил он. — Или у вас секретность — тоже?

Игорь вставил чашку в блюдцевую выемку и повел уголком испачканного рта.

— Сейчас придумали термин "конфиденциальность". Нечто вроде ДСП. Нашу секретаршу как-то вызывали к следователю, и она все дергала начальство, как отвечать. Ей сформулировали: "уклончиво" — это и есть конфиденциальность.

Павел рассмеялся.

— Вы уже под следствием?

— Это способ вымогать взятки. Что-то берет "крыша"… а конкуренты "крыши" — открывают дело… нормальный оборот… кстати, — приняв шутливый тон, Игорь посмотрел на Павла с дружелюбным упреком. — Мне тогда хорошо вставили за бумажки, которые ты уволок…

Павел понял, что тепло, очень тепло, — и он, держа взглядом пепельный Игорев висок, туповато забормотал:

— Так у бумажек хозяин нашелся, — я же не зря, вижу, что знакомое…

Стуча каблуками, вошла женщина, одетая с дешевым форсом отчаяния — синтетический костюм, лохматая прическа, массивные, с самоварным блеском, украшения, — и чванливое Игорево лицо застыло, раздражаясь на бестактно напоминающее о себе прошлое. "Витязь" для Игоря уже не существовал.

— У тебя по-прежнему доморощенная работа над ошибками, — обиженными губками выговорил он, затуманив глаза.

— Ох, нет. Я ошибок делаю больше, чем другой, — Павел вздохнул и смешался, но Игоря не интересовали сетования на судьбу.

— Все же ты меня подставил, — настаивал он, стукнув по столу выпрямленным пальцем.

— Ты чего хочешь? — устало спросил Павел и пошевелил лопаткой, которую сквозь рубашку совершенно закусал его мохнатый свитер.

Он сознавал свою неправоту. Любому стороннему наблюдателю было очевидно, что Игорь находится в выигрышной позиции, а виноватый Павел неловко оправдывается.

— Чтобы ты не бил в спину, — проговорил Игорь, сохраняя для друга обнадеживающую, в противовес суровым словам, мягкость голоса. — Черт, мне так хотелось, чтобы мы работали вместе, но ты найдешь момент и ударишь исподтишка… почему ты всегда выбираешь провальную сторону?

Павел понял, что изображать болвана не только глупо, но и недостойно.

— Меня купили, — вырвалось у него. Возникли в памяти воспаленные глаза Морозова, рука, сдерживающая сердце под директорским пиджаком, и нетопленый коридор, погруженный в погребную темноту. Смешно до слез, если окажется — где-нибудь в несуществующем запределье, в загробном мире, на не сосчитанном по порядку свете, — что матерый жулик, который обводил вокруг пальца министров, генералов и шестую часть планеты, просто компостировал мозги случайному дурачку и что смерть стояла у него за плечами без чужих вмешательств.

Но Игорь только вздрогнул, усвоив Павловы слова без расшифровки, по прямому смыслу.

— Хорошо вы сориентировались… — пробормотал он. — Только, по-моему, — он холодно посмотрел Павлу в глаза, — твой расчет неверен, — он демонстративно обвел глазами убогую утварь, исследовал свои узконосые ботинки и переменил тему. — Чем посыпают улицы? Шеф говорит, его джипу до днища добивает… у тебя нет машины?

Павел покачал головой.

— Купишь, — разрешил Игорь с милостивой иронией. — Я понимаю, твой финансовый вопрос теперь решен?

Потом друзья долго шли по коридорам и еще болтали на лестничной клетке, где расходились их дороги, но Павел видел, что, хотя Игорь уже натренировался в деловом этикете, ему не по себе.

Вернувшись в пустую комнату, Павел заглотил горлом воздух. Внутри что-то рвалось в клочки. От души, которая еще кровоточила после гибели Морозова, отрезали значительную — возможно, лучшую — часть. Он понимал, что Игорь верно нащупал точку, куда сместился центр активности с сопутствующими компонентами: с наукой, промышленностью, государственными заказами, заработками, талантливыми людьми, красивыми женщинами и самое главное — с возможностями для роста. И что он, Павел, остался за бортом этого прекрасного корабля. За окном мела пурга; перед глазами, закрывая небо, висела молочная мутная мгла, и сама возможность полета казалась призрачной.