Летучий корабль

— В больницу… — Ксюша помедлила и выговорила, осознавая злодейство, которое она опрометчиво совершила: — К Ивану Ивановичу.

— Это кто? — оторопел Павел, еще надеясь, что это окажется дальний родственник.

— Ааа… ее знакомый, — стеснительный Ксюшин голосок тщательно подбирал термины. — Он на машине разбился — в реанимации… сейчас, я к маме… — И Ксюша повесила трубку, но Павел и не собирался мучить ребенка расспросами. Он знал, что гнуть в бараний рог ему следовало других людей.

Он добрался до больницы с большими трудностями и, оказавшись у искомых ворот, едва сдерживал бешенство, — поэтому, косясь на его зверский вид, визитера пустили без заминок. Павел застал насупленную Лиду в пустом коридоре, где она сидела на кривом стуле. Заслышав шаги, она подняла голову, но, увидев мужа, отвернулась к двери, за которой происходило что-то, поглощающее ее внимание.

Павел встал рядом, глядя сверху на ее строгое лицо.

— Пойдем домой, — проговорил он, насилу шевеля языком. — У тебя семья.

— Да, идем, — хлопнула ладонью по коленке, и у нее вырвалось: — Его семейка даже не квакнула! Никто…

Потом они ехали домой, качались в набитом транспорте, молчали, и каждый, отдаленный от другого на миллионы световых лет, думал о своем. В мертвенном освещении ушедшая в себя Лида выглядела статуей — порочная, размалеванная, с истонченным носиком маска взамен лица в обрамлении вязаной шапочки. Изучая космически далекую жену, Павел уговаривал себя, что жертва автокатастрофы — случайный эпизод, который уйдет из их жизни и забудется. У него было так пакостно на душе, что недоставало силы рвать отношения, уничтожая последний островок кажущегося благополучия и душевного тепла.

В гробовой тишине, которая две недели стояла дома после этого происшествия, он насилу заметил, что у Альбины Денисовны случилось обострение, — и едва, получив успокоительный отчет от Лиды в середине дня, облегченно вздохнул, как к вечеру стало известно, что Альбина Денисовна, не выдержав очередного наркоза, умерла. Были фантастические переговоры с возникшим как черт из табакерки похоронным агентом, когда Лида с полными ненависти глазами снижала цену ритуала. Были рыдающие в трубку иногородние родственники, чью попытку погостить у них перед похоронами Лида пресекла без колебаний. Несчастье усугубилось еще и тем, что горе выбило Ксюшу из колеи, и покладистая девочка в одночасье обернулась невменяемой истеричкой, — пока Лида, стиснув зубы, выполняла скорбные труды, ее младшая сестра билась в злобных припадках. Еле справились с похоронами и поминками; Лида держалась стойко, — Павел, которому было больно смотреть на жену, избегал встречаться с ней глазами. Только он потщился забыть страшный обряд, как пропала Ксюша. Ее не было несколько дней; почерневшая от тревоги Лида кое-как нащупала след сестры — по ее упорному молчанию Павел вывел, что обстоятельства нахождения Ксюши были так нехороши, что рассказать о них даже близкому человеку у Лиды не поворачивался язык.

Конечно, Павел знал, что Альбина Денисовна когда-нибудь умрет, — но он не ожидал, что без нее станет плохо, будто из их жизни выдернули общий стержень. Ксюша бродила как потерянная, а Лида почти перестала говорить с мужем. Павлу казалось, что совместная жизнь закончилась. Он уже смирился с неизбежностью, когда Лида вечером усадила его за стол; вздохнув, она приглушенно заговорила, что Ксюша беременна, — и Павел застыл с вилкой в руке. Он прикидывал, сколько стоит аборт, но Лида кропотливо разложила по полочкам аргументы за и против. Павел узнал, что аборт сильно и необратимо бьет по юному организму. Что Ксюше надо родить, а они должны записать ее ребенка на себя и никогда, ни при каких обстоятельствах никому об этом не рассказывать.

— Надежда Ивановна поможет, — докладывала Лида с чудовищным бесстрастием. — У нее связи — в роддом положит по моему паспорту. Бог дал, бог и взял… может, это мама посылает…

Павел безвозвратно потерял все логические связи.

— Почему не тебе? — спросил он сухо.

— Мама Ксюшку больше любила, — вздохнула Лида.

Павел знал другое: что Ксюша вела себя до безобразия распущенно, — он, снисходительный к женским шалостям, по-рыцарски прощал ей малоприличные эскапады, не сомневаясь, что опасные выходки она практиковала на всех мужских особях. Что ее трепетное лицо сражало наповал даже самых толстокожих чурбанов, и что она иногда полностью, всем томным мерцанием, которое исходило из глаз, прилипала к случайному избраннику, и Павел, ставя себя на место счастливца, понимал, как сложно сопротивляться этому русалочьему интересу.