Летучий корабль

На ночь Ростик отвел Павла в комнатку, где для гостя приготовили постельные принадлежности. Тот поворочался на плотном матрасе, подошел к окну, отодвинул тяжелую штору, но оказалось, что стекло затянуто антимоскитной сеткой. Все же он постоял у окна, созерцая коробки домов и сливовые облака, закрывающие желтый закат. У него закрутило желудок, захотелось есть, но Павел запретил себе соваться в кухню. Потом проснулась нестерпимая жажда, и Павел, считая, что напиться дают любому путнику, отправился к кулеру. Игорь еще долго говорил по телефону, и Павел, заглатывая стакан за стаканом, посочувствовал жизни с собачьим ритмом, которого он себе не желал. Потом Игорь поднялся наверх, и стало тихо.

На другой день за завтраком Игорь, с аппетитом поглощая пышный омлет, рассказывал Павлу, что требуется от бессловесного статиста.

— Эта кафешка типа столовки, она заходит туда вечером. Так вот: она должна зайти так, чтобы все места были заняты, все, кроме одного, — рядом со мной.

Павел удивился.

— Не понял, зачем эти финты. Девочка от тебя, блистательного, никуда не денется, — он позавидовал худощавому торсу. — Или опасаешься, что она тебя отвергнет?

— Нет, конечно, — беспечно ответил Игорь. — Но зачем сразу принимать обличье денежного мешка? Полюбите нас черненькими… а беленькими нас всякий полюбит. — Он скошенным веком подмигнул Павлу, который не разделил игривое настроение, а наоборот — затосковал. В шутовской фривольности рисовался посторонний незнакомец, чуждый Павлу, и это препятствовало ему, протрезвевшему, говорить с Игорем всерьез, хотя хотелось обсудить множество вещей. Например, что его давно уже тешила блажь — вернуться на "Витязь", и не терпелось узнать, как Игорь отнесется к мечте, которая все сильнее заполоняла мысли. Павел подозревал, что не хватит духу, но все-таки его тянуло огласить мечту и послушать, что ему скажут в ответ.

После завтрака Игорь занялся приготовлениями к спектаклю — было множество звонков, начали приходить незнакомые люди. Потом он позвал издалека:

— Паша, ты где? Супруга пришла — иди вниз, она на проходной.

Павел спустился, неприязненно обдумывая, сколько знакомых задействовано в его поисках. Войдя в комнату, он удивился, насколько отвык от жены. На Лиду, которая была частью его жизни, он как будто посмотрел со стороны. Перед ним была крепкая женщина с рыжеватыми крашеными волосами в короткой стрижке, которая Павлу не нравилась. С лицом, скупым на мимику, на котором время от времени возникало что-то пленительное, дьявольское, обжигающее агрессивной аурой и тут же пропадающее, после чего Лида опять становилась неотличимой от тысячи других женщин.

Сейчас Павел, избегая встречаться с Лидой взглядом, посмотрел на ее ноги, заметив, что жене маловаты старые туфельки.

— Как ты меня нашла? — спросил он, чтобы что-нибудь сказать.

— Звонила всем подряд, по цепочке, — проговорила Лида печально. — Но я догадывалась, где тебя искать, — она неловко сжала руки; Павел подумал, что она колеблется между образами грозной мегеры и все понимающей страдалицы, — и начала все же благосклонно: — Ты жутко выглядишь… Небритый… почему не звонил?

Павел провел рукой по заросшему подбородку. Должно быть, и вправду он напоминал помоечного упыря.

— Не могу так, — решительно выдохнув, заговорил он. — Ты врешь… семья должна быть, чтобы спина к спине у мачты, потому что мы иначе пропадем, а твой хмырь — враг нашей семье, и тебе — тоже…

Лида чуть раскрыла рот. Уход мужа она объясняла разными причинами, но все они категорически не совпали с тем, что оказалось на деле.

— Ты о ком… — она нахмурилась. — О чем?..

— О твоем хмыре! — Павел чуть не взвыл. — О Петре Николаевиче, к которому ты бегала!

Лида собралась с мыслями. Она заговорила, что Петр Николаевич всегда был для нее пустым местом, но она медлила отказываться от знакомства с влиятельным человеком. Она клялась, что сотрет его номер, но Павел — обновленным взглядом на жену, с расстояния многодневного пьянства — видел в Лидином объяснении лишь лукавство, с которым его крашено-рыжая жена пыталась вогнать предосудительное поведение в рамки нормы. Павел слушал ее твердый голос, который становился все увереннее, уже переливаясь диктаторскими нотками, — и его тошнило от ее лживых слов; он обнаруживал, насколько тягостна их семейная рутина. Гадливое чувство отразилось на его перекошенном лице, и Лида, вздрогнув, замолчала.

— Ты… придешь? — спросила она после паузы.

Павел захотел скрыться и не видеть ее больше.

— Не знаю, — ответил он.

— Но… что нам делать? — она развела руками. — Ах да — могла бы не спрашивать… поманил пальчиком? — Она дернула ручку зонтика из сумки, шагнула к двери и бросила через ссутуленное плечо: — Тебя Гена добивается. У него какие-то страсти… пьет вроде тебя. Допился до чертей, у него видения.

Лида ушла. Павел видел в облитое дождем окно, как она спустилась с крыльца, задрала к облакам медную голову, раскрыла зонтик и побрела по тротуару. Он не узнавал мешкотную походку всегда уверенной в себе жены. Но, когда он вернулся в квартиру, его уже больше занимал бестолковый Гена.