Он, шаркая по ободранному паркету, бродил между шкафами, искал вешалку, изучал магазинные чеки, комкал их, шел выбрасывать к мусорному ведру на кухню, опять возвращался в комнату, и у Павла сжималось сердце, когда он видел, как сильно сдал измученный Вадим Викторович. Потом отец все-таки добрался до ужина, а Павел, сидя напротив, прислонился к оконной раме.
— На "Витязе" совсем нечего делать? — спросил он.
Вадим Викторович страдальчески поморщился. Пересчитав разноцветные таблетки, выпил все — и рассказал, что на "Витязь" назначили очередного директора — образцовый экземпляр вида "преуспевающий паразит", который скоро станет таким же персонажем анекдотов, как "новый русский". Что "Витязь" из головного предприятия сделался провальным, но обязательным псевдоучастником идиотских аукционов на понижение, к которым вынуждали авиастроителей антикоррупционные законы и из которых "Витязь" каждый раз споро выбывал, оказывая услугу основному игроку.
— Туполев с Ильюшиным обходились, — говорил Вадим Викторович. — И Королев космическую программу без аукционов поднял. Успехи нашей авиации происходили от уникальной системы управления. Когда руководители были выдвиженцами с предприятий и знали все, что там делается, до последнего винтика. Пустое место ничего не сделает, он же, как самолет летает, — и то не понимает.
— Да… ро вэ квадрат пополам, — пробормотал Павел.
— Именно — основы… он несет такую чушь! Лабазов от него бегает — он старый, у него нет сил на борьбу с начальством… самое страшное, что на "Витязь" в отрасли стали смотреть как на дураков.
— Лабазов работает? — оживился Павел, услышав знакомую фамилию. — Он кто?
— Заместитель генерального. Выделил себе полянку — две лаборатории — и пасет их. Второй заместитель — Чубаров — попросту барбос, со всеми переругался… подай хлеба, пожалуйста.
Упоминание, что у Лабазова есть собственная полянка, заинтриговало Павла.
— Интересно, кто-нибудь остался… — проговорил он, имея в виду бывших коллег. Почему-то их имена застревали на губах. — Маша, Георгий…
— Мария Андреевна? Она главная, — Вадим Викторович заулыбался. — Воюет с подчиненными… с семьей воюет. У нее две девчонки. Близнецов даже в армии не разлучают, а эти друг друга ненавидят с колыбели. Драки, скандалы, интриги — вплоть до того, что одна с бабушкой отдельно. Которая с Марией Андреевной — побойчее, материнский глаз нужен. Которая у бабушки — поумнее, а с ней заниматься нужно, и отец мучается… он у них больной — там и диабет, и эпилепсия…
Остальных Вадим Викторович не знал. Знал только, что Георгий — в Америке.
— В конце девяностых уехал к однокурснику — у того еврейская квота была. Жена в первом отделе умоляла, на коленях стояла — отпустили, паспорт дали. Математическая школа. Весь класс — Америка, Канада, Германия… На годовщины выпуска приезжают — снимают ресторан, по Москве шляются, орут, как дикари. Полкурса института — та же история.
Павел покивал. Он знал множество подобных историй.
— "Маятник" — это, конечно, давно закрыто?
Они перебрались в маленькую комнату, где утомленный Вадим Викторович прилег на кровать, радуясь, что в кои веки разговаривает с сыном:
— Доводят понемногу. Концепция, которую Морозов отстаивал, признана ошибочной, считается, что человек в контуре управления — слабое звено.
— Дроны? — скривился Павел. — Это школьники лепят на уроках труда.
Он расхотел обсуждать дальше "Витязь": его пугало, как головокружительно легко ему, оказывается, сделать важный шаг.
— Артемий Робертович реже приезжает? — спросил он, от волнения хватаясь за первое, что пришло в голову. — Он, помню, даже в девяностых — каждый месяц…
— Он прилетал за мясом, — Вадим Викторович объяснил: — Им денег не платили, а тут, в институте, в девяностых поддерживали сотрудников, и в буфете бывало мясо, кусками. Они и сейчас нищие — а делают вещи, диву даешься… никто в мире не делает.
— Хоть кто-то, — пробормотал Павел, которому было странновато слышать, что тихий Артемий Робертович, получая в тысяче километров от Москвы копейки, упорно делает вещи, которые никто в мире не делает. Люди, подобные Павлу, переменяли занятия безболезненно, а гранды, которые умели что-либо делать лучше всех в мире, не понижали коэффициента полезного действия даже под угрозой нищеты. На этом у Павла испортилось настроение, и он возразил сам себе: Игорю таланты не помешали, наоборот, — но он сообразил, что вряд ли Игорь делал что-то по общемировой шкале… медальный зачет Артемия Робертовича выглядел убедительней. Потом Павел отправился к Анне Георгиевне за перечнем продуктов, но позвонили в дверь, и возник Гена, который привез картошку с исторической родины. Пока они ворочали мешок, Гена, гримасничая, поведал:
— С тебя слупить бы… за эвакуацию: Лида просила. Ей охрана звонила — хорошо, Леха случился… Он же профессионал… ему и замки, и сигналка — тьфу… по старой памяти. Подумаешь — угонял… дядя Федя вообще в бригаде был… такое время. А сейчас — менеджер по распространению, ничего: доволен. Неплохую тушенку делают, я на базаре видел.