Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979

10 июня. 1. Иерусалим. Илана Шапиро, студентка Хайфского ун-та, художница (ок. 40 лет), хочет писать семинар на тему «Левиафана». Она посетила меня со своим другом, хозяином бензоколонки в Хайфе Ниссимом Мацой. Я дал ей каталоги и прочее. Пущай пишет, ежели хочет.

Вечером чай: я, Ирка, Саша Аккерман. Вспоминали те времена, когда казалось, что Офек не сможет измениться, отказаться от своего «сидящего человека» (это была мечта Авраама – нарисовать огромного сидящего человека). Но все же я вывел Офека из тупика, возродил его к новой жизни. Офек очень талантлив, но в свое время израильский художественный провинциализм задавил его. В настоящей среде Офек способен на серьезную работу и серьезные достижения. Сколько талантов погибло таким образом в Израиле.

Наклеиваю газетные вырезки на листы бумаги.

Азерников привез Яшке для похода спальный мешок Саши Малкина.

11 июня. 2. Иерусалим. Наклеиваю прессу на паспарту, читаю, предаюсь воспоминаниям.

Яшенька уехал со школой в поход на Галилею. Златка в школе.

Вечером занимался с учениками в рисовальном кружке. Нет никакого смысла в этом преподавании, художниками они не будут, и жаль метать бисер напрасно.

12 июня. 3. Иерусалим. Наклеиваю прессу на паспарту, читаю, смотрю телевизор.

Вечером Яшенька вернулся из похода, голодный и уставший, невыспавшийся, ну совсем как я из армии.

13 июня. 4. Иерусалим. Наклеивал прессу на паспарту, читал и вспоминал минувшее.

Брат Цуриэля, журналист из «Ацофе», был у меня с целью написать что-то, я беседовал с ним долго и рассказывал об идеях «Левиафана».

Был у меня Яков Цигельман, филолог (русск. лит. XIX в.), член редакции журнала «22». Смотрели мои работы и потом были у него дома. Яков подарил мне все старые и новые «22», а я ему – «Левиафаны». Пили бренди и говорили о литературе. Он не понимает футуризма и его значения. Я разнес ему всю художественную часть «22», ибо они печатают о художниках-китчистах.

14 июня. 5. Иерусалим. Утром звонил Лёва Сыркин. Я выразил ему свое недовольство тем, что он сплетничал обо мне. Он оправдывался, отрицал, просил все забыть, просил помочь ему в его тяжелом положении. Но Сыркин всегда жалуется на жизнь, и, кроме того, он очень плохой художник.

Спустился к Аврааму Офеку и поговорил с ним.

У нас был Дан Омер с дочкой 5,5 года. Омер пишет в «Олам Азе», ориентация его левая, но не марксистская, а анархистская. Недавно перенес тяжелый инфаркт. Живет с дочкой один, одинок и полон яда на истеблишмент. Мы долго беседовали с ним. Я показывал свои работы и говорил о «Левиафане». Наши мировоззрения абсолютно разные, но он неглупый человек и чувствующий, интеллигентный. Тот факт, что такой человек, как он, вырос на израильской почве, свидетельствует о необходимости коренной чистки идеологии сионизма.

Вечером пили чай с Иркой и Борей Азерниковым.

15 июня. 6. Иерусалим. Был у Ирки в «Арт-плюс», фотографировал сову для «Става».

С Иркой на рынке – закупки.

С Иркой в «Ставе», отвезли Зяму Олидорта домой.

Ев. Ар. приехала на два дня, но ее присутствие не радует.

Написал письмо Эдику Лимонову.

Цви Эйаль заехал на 10 минут.

16 июня. Шб. Иерусалим. У Златочки празднование дня рождения (завтра ей 8 лет). Дом полон ее подружками. Пирог, сладости, питье. Златка прелестна.

Дан Омер привел дочку на Златкин праздник. Мы ушли с ним в мою комнату и беседовали несколько часов. Он подарил мне книгу своих новелл. Его отчаяние и горечь от жизни довели его до сочувствия террористам. Отчаяние, неудовлетворенность, личная закомплексованность, одиночество – вот они, корни анархического бандитизма, в идеологии и в практике. Сытость сытых толкает неуравновешенных доморощенных интеллектуалов в пропасть. Я проводил Дана.

17 июня. 1. Иерусалим. Нарисовал акварелью и гуашью на бумаге «Сатану».

Вечером на кухне: я, Ирка, Саша Аккерман.

Златочке сегодня 8 лет.

18 июня. 2. Иерусалим. У Ирки в «Арт-плюс» поправил негативы для «Става».

Был у Давида Сузаны (обсудили дела). Был в Доме художника. Видел Давида Ракию и Гиору Опенхаймера (художник).

Мост, сделанный мне Азерниковым года 2 назад, сломался. Азерников делает новый. Та работа была очень плохой, неточной. Азерников – хвастун, швицер[124], и, увы, ему нельзя доверять. Медицина его интересует только как средство наживы. И вообще его интересуют только деньги.

На минутку забежал к Мише Нойбергеру, он весь в работе с рамками.

Звонил Давид Яковл. Дар, зовет в гости. Долго беседовали. Он говорит, что я единственный из «русских» интересный для него человек, с собственными мыслями. И действительно, «русские» очень примитивны в литературе и искусстве. Не случайно тогда я был в одиночестве против Солженицына. Торжествует пошлость.

По пути с почты посидел на крыльце с Аароном Априлем и прелестным Ициком.

Занимался в Гило со своим кружком. Сегодня все бабы. Учу их рисовать наивные картины.