По телевизору пьеса Н. Воронель в постановке Чаплина (режиссер из России). Об активисте алии в Москве. Убого, пошло, тупо – зеркало духовного уровня всех этих воронелей. И, конечно же, спекуляция на кагэбистском терроре. Боже мой, какая мелочь все эти активисты алии, борцы за правду, «сионисты», демократы, какая «бесовщина» и как быстро продают они свои идеалы. Это просто еще одна волна антикультуры.
19 июня. 3. Иерусалим.
Я зашел к Аврааму Офеку. У него коллекционер Зиги, потом Авнер Мория. Авраам Офек, человек большой талантливости и темперамента, но без интеллектуального стержня. Для таких людей успех – это смерть. В свое время Авраам многого достиг, но потом еще больше потерял, скатился, опустился. Его счастье, что он пошел за мной, но и я потратил на его воспитание много-много дней.Мы с Иркой пили чай у Саши Малкина и Рут, потом с Сашей были у Давида Дара.
20 июня. 4. Иерусалим.
Дневники Дюрера еще скучнее, чем мои, просто список трат и покупок.Вечером у нас: Боря Азерников и Юля с животом и Толя-зубодер с девушкой.
Телевизор: баскетбол на чемпионат Европы, Израиль играет с СССР – мы проиграли и заняли 2-е место. Вся страна у телевизора.
21 июня. 5. Иерусалим.
Заседание в Доме художника. Авраам Мандель, Ицхак Пугач и я, плюс Давид Сузана, Това Сассон и Яков Малка сбоку припеку. Обсуждали, что можно и нужно изменить в Доме художника.У Борьки Азерникова примерял новый зубной мост. Старый мост Азерников, как выяснилось, сделал в целях экономии у очень плохого техника. Происшествие с этим мостом показало, что Азерников не достоин нашего доверия и дружбы.
«История искусства» Франсуа Куглера XIX в. Поразительно, что византийское искусство тогда считалось уродливым. Бедный несчастный XIX век.
«Трактаты» Альбрехта Дюрера. Какая наивность, какое смешное преклонение и погоня за анатомией, за природой. Какой упадок чистой мысли, чистой формы, единственно достойной человека. Дюрер – это та грань, с которой европейское искусство покатилось в помойку реализма, сентиментальности и дешевых анекдотов.
Заглянул к А. Офеку – во дворе поболтали о том о сем.
22 июня. 6. Иерусалим.
Был Лёва Сыркин. Говорил о своем высоком профессионализме и международном имени, о том, что злые силы не дают ему украсить Израиль своими замечательными монументальными произведениями. Подозревая во мне власть, Лёва просил, чтобы я его устроил на какую-то должность, – и никакие мои объяснения не помогают. Подарил мне книгу стихов Переца Маркиша со своими бездарными рисунками, от которых в восторге семья Маркиша.С Иркой сообща писали письма. Занимался русск. искусством.
Вечером забежал Азерников.
23 июня. Шб. Иерусалим.
Утром была у меня Иона Ашкенази (для телепрограммы «Лехем-хок»), красивая молодая женщина с шикарными рыжими волосами и прозрачными светло-зелеными глазами. Ирке она тоже понравилась. Мы долго беседовали (быть ей при министре или самой по себе) о «Левиафане», о политике и искусстве. Иону привез ее муж Хаим (пластический хирург) из Т.-А. с симпатичной дочкой 10 лет.Были Эвен-Товы, они с Иркой и Хаимом занимались светскими беседами.
Мы с Иркой на выставке Авраама Манделя в доме Зеева Шерфа, бывшего министра труда или чего-то такого, с типичным лицом бюрократа. Работы Авраама – пустенькие экспрессионистские пейзажики, под стать гладенькой публике. Был Аарон Бецалель.
Мы заехали к Моше Кармилю, пили чай в компании каких-то тусклых гостей из США (высокопоставленных).
Вечером у нас Хая Эпштайн (бывш. секретарша Моше Коля) с Александрой Зайд (художница по тканям), пришли смотреть мои работы: чай, пустая болтовня.
Был Саша Сыркин. Он просил адреса в Европе (он едет туда), чтоб познакомиться и, может быть, получить ночевку, я дал ему адреса, но, когда речь зашла о том, чтоб он передал людям пачечку «Левиафанов» № 2, Саша не изъявил готовности. Это очень характерно для него, он признает пользу только в одном направлении – к нему.
Мы решили с Иркой ликвидировать из общения и из дома многих людей, общаться только с избранными (не считая деловых встреч).
24 июня. 1. Иерусалим.
Я был в кабинете у Бори Азерникова. Его интересует не медицина, а деньги, и он деградирует. Наши иллюзии рассеялись, но мы пока не подаем виду. Боже мой, друзья лопаются как мыльные пузыри. Как ничтожно мало достойных людей.