Лигеметон. Ложный Апокриф

– Только одной инициацией людей в сефиротов нам не захватить не то что мир, а даже город. Скорее так мы его разрушим. Как я уже намекал наш главный бич – это свобода воли. В городе проживает восемь миллионов человек, что значит, когда количество сефиротов возрастет один к пятистам тысячам, контролировать каждого из них ложной верой, выдуманными законами, угрозами или обещаниями станет не по плечу. Рано или поздно кто-то поменяет диету. Перейдет с греха на души. И что тогда?

– Кокнем его в пример остальным. – Сантино хлопнул ладонью по столу.

– Хорошо. – Умник не стал спорить, но тут же утрировал ситуацию: – А если таких своевольников набралась сотня? А если каждый из них поглотил душ в два раза больше тебя?

– Не свисти!

– Ну а если, что тогда?

Все поменялись в лицах и серьезно задумались.

– Получается, – подытожил Мортимер, – дилемма в контроле.

– Именно. С течением времени мы неминуемо потеряем власть. Нас свергнут слабые. Количество победит качество.

– И как в таком случае семерым управлять столь огромной массой за ними идущих? Как их вести, сдерживать, карать?

Годрик подпер кулаком подбородок.

– Выходит, чтобы сохранить власть, численность… сефиротов должна быть конечна. И ты вывел их точное количество, верно?

– Нет. Лучше. Мы продолжим инициировать людей в неограниченном количестве. Как я сказал, мы займем умы сефиротов новой верой, сверхъестественными способностями и сосредоточим их внимание не на людях, а внутренней политике.

– То есть?

– Предлагаю соткать «железный занавес», развязать маленькую «сидячую войну».

– Типо, играть в ковбоев и индейцев?

– Да, можно и так сказать. Это нужно для отвлечения внимания.

– От чего?

Умник замолчал и загадочно ухмыльнулся.

– Вы спросили: Почему я никак не обзаведусь приближенным? Полагаю, настало время рассказать, над чем я сейчас работаю…

Натаниэль любовался своими новыми владениям. Роль ректора института определенно нравилась ему. К тому же подвальное помещение учебного заведения – отличное место для экспериментов.

Хаосит вышел во дворик, бросил взгляд на звезды, смотрел он на них так, словно каждая по закону принадлежала ему целиком и полностью. Он прошелся по дорожке вдоль зеленого газона и зашел в здание факультета искусств.

Сефирот был один. Совсем один, за исключением тени, которой он не придавал и грамма значения. А может он шел и игнорировал ее как раз таки наоборот – потому что доподлинно был в курсе присутствия невидимого сталкера (не исключено, что в глазах у него зачарованные хаосизмом линзы – как изобретательно!). Как бы то ни было, живая тень следовала за ним, едва ли не наступая на пятки, дыша полынью в затылок, и данное обстоятельство совершенно не нарушало покой хаосита.

Пусть наблюдает, быть может, думал он, стуча каблуками по шахматным плитам, петляя кромешными коридорами.

Он достал связку ключей, позвенел ею, открыл длинным ключом бронированную дверь в подвал, спустился по тесной лестнице, открыл еще одну дверь – из комнаты тут же вырвался стерильно белый свет.

Умник захлопнул ее за собой и вот теперь остался поистине один. Каверзная Тень попыталась просочиться через щель, и в один момент жгучий свет строго наказал ее. Наблюдатель не дерзнул сунуться в комнату.

Таким образом, очевидцем эксперимента Умника был разве что он сам, а, следовательно, что именно творил в белизне хаосит остается только догадываться. Ближе всего к истине приблизилась, разумеется, Тень, которая шпионила за хаоситом днями и ночами, а потому подсмотрела такое… Покупку мраморной глыбы, набора киянок, молотков и прочих инструментов. Также посещение палеонтологического музея, подкуп его директора, нелегальное приобретение костей доисторического хищника (гиенодона). А еще кое-кто на одну ночь открыл сезон охоты на бродячих собак в парке. Скрепляя звенья в единую цепь, складывалось впечатление, что хаосит подражает безумному доктору Файбсу.

Неужели он действительно с помощью накопленной Силы создает невиданное миру существо? Можно себе представить, как кости гиенодона обтекает плоть умерщвленной своры собак, а мозг одной из них перемещается в крупную черепную коробку. Всего-навсего воображая это, глаза начинают слезиться от обонятельных галлюцинаций – горького запаха мха.

Одержимость Натаниэля превзошла даже безумство Сантино. Хаосит лишил себя свежего воздуха, солнца и звезд. Каждую ночь он планомерно закрывался в белесой комнате, оставляя Тень сторожить дверь и слушать его борьбу с капризным мрамором.

С рассветом хаосит менял обстановку: летел сломя голову на второй этаж того же здания – в свой кабинет, где под светом настольной лампы, точно на скорость, выводил на бумаге понятные лишь ему одному закорючки или формулы.

Казалось, такими темпами напишет рукопись за одну ночь, но нет. Все продолжалось значительно дольше. Пять лет он метался от теории к практике. Днем – бумаги, ночью – мрамор.