Слуга принес ромашковый чай; они с Сэмом обменялись несколькими фразами, хотя Сэм не смог бы вспомнить, что именно говорил. Чай остывал, солнце поднималось выше – и вот оно уже миновало окно, и в воздухе снова похолодало.
Наконец Сэм пошевелился. Заставил себя трясущимися руками взять сверток. Разрезал бечевку кинжалом, что лежал в ножнах у него в изголовье, и проворно содрал непромокаемую ткань, зная, что если только замешкается, то никогда не сможет довести дело до конца.
Чуда не случилось: внутри действительно оказалась «Книга мертвых»; зеленый кожаный переплет влажно поблескивал, точно покрытый испариной. Серебряные застежки затуманились, их яркое сияние померкло. На глазах у Сэма металл вдруг заблистал белизной – и снова потускнел, хотя подросток и не думал на него дышать.
А еще в свертке обнаружилась записка, один-единственный листок с зазубренным краем, помеченный знаком Хартии и именем Сэма. Принц узнал твердый, характерный почерк матери.
Сэм подобрал записку, затем, воспользовавшись непромокаемой тканью как перчаткой, задвинул книгу под кровать. Прямо сейчас он даже смотреть на нее не мог. Потом. Как-нибудь потом.
Сэмет коснулся знака Хартии, начертанного на бумаге, и в голове у него зазвучал материнский голос. Сабриэль говорила быстро; судя по разным звукам на заднем плане, эту записку она набросала перед самым вылетом, уже садясь в Бумажнокрыл. Отправляясь на битву с мертвыми.